– Королёва. Меня зовут Жанна Королёва.
Я слышу свой голос как будто со стороны. Вижу отвалившуюся Ксюхину челюсть. Смотрю прямо в глаза Орлову, и он улыбается мне навстречу. Внутри меня будто загораются лампочки гирлянды, много маленьких разноцветных огоньков, что щекочут, мигая, в разных местах, той, новогодней, радостью предвкушения.
Улыбнувшись Орлову, и кивнув по кругу каждому – какие же они все милые! – я села на расшатанный стул, как на трон, задрав подбородок. И потом, на выходе из клуба, не помня, что вообще было на заседании – последний час меня качало на волнах своей мечты – с особой чёткостью я отмечала приветливые лица девушек и заинтересованно осматривающие – парней, Ерёму, что вызвался проводить нас с Ксюхой, и Орлова, уплывающего за горизонт. Только подумать – мы будем с ним вместе! Вместе – неважно что, да хоть бы и просто дышать одним воздухом.
– Ну, ты, мать, даёшь! – Ксюха попрощалась с Ерёмой и больно сжала мой локоть, возвращая в реальность. – Какая ещё, нафиг, Жанна?! Как ты теперь будешь выпутываться?
Я же молчала, осознав ситуацию. Но только не так, только не сейчас! Я не могла допустить унижения, что обычно следует после оглашения моей фамилии, на глазах своего возлюбленного. Унижения смехом, брезгливостью или пренебрежением – бывало и так, да что там говорить – недавно в университетской редакции я опять хлебнула по полной всё, о чем старалась забыть.
– Не знаю, Ксюха. Только клянись, что не выдашь! Зови меня Жанна, а дальше посмотрим.
– А, ясно. На Орлова глаз положила. Парень он видный, конечно. Вы, вроде, из одного города с ним? Странно, что до сих пор не заобщались. На, подержи!
Подруга воткнула мне в руку квадратное зеркальце и принялась яростно начёсывать затылок.
И вот как объяснить Ксюхе с её ярко-красным ртом, металлическими клёпками на косухе и звонким голосом, что заобщаться с Орловым я никак не могла. Меня сразу бросало в жар от одной только мысли о ситуации, где осмелившись заговорить, я получу холодный и равнодушный отлуп. Ведь сколько бы я ни старалась попасть в его поле зрения, всё равно оставалась незамеченной. Я решила, что совсем для него не интересна. Да и ноги мои привычно наливались тяжестью, стоило лишь представить необходимость первого шага навстречу любому парню. Нет, Ксюха всё равно не поймёт. Сытый голодного не разумеет.
Но свершилось чудо, и теперь я смогу видеть обожаемого Орлова и разговаривать с ним несколько раз в неделю. Это больше, чем я мечтала когда-то, это даёт мне надежду, что всё получится! Он же так тепло улыбнулся, когда я представилась! И расправил плечи, чуть подавшись вперёд, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и покрутил шеей, словно ему стало трудно дышать. Да, представилась я, конечно, какой-то Жанной, ну и что, я потом выкручусь, я скажу, что Жанна – это такой псевдоним. Точно! Есть же у меня псевдоним Полина Писакина, ну и будет ещё один – Королёва Жанна. Главное – я смогу, я сумею с ним сблизиться, и тогда как-нибудь всё устроится.
Я практически забросила подготовку к диплому, мне вдруг стало резко не до него. Потому, что такая весна бывает только раз в жизни – весна ослепительно белой, пьянящей своим сладко-приторным ароматом черёмухи, от которого то кружится, то тут же проясняется до прозрачности в голове. Весна прозрачных ливней и ультразелени осмелевших травы и листьев. Весна открытых окон студгородка, из которых разносится звонкий «Ласковый май», и хочется выбежать на крыльцо и танцевать, кружиться без остановки, раскинув руки, ощущая всем телом нежность свежего ветра. Той весной я была хоть недолго, но неистово счастлива.
Вот уже два месяца, как по вечерам пятницы и воскресенья, я ходила на встречи книжного клуба, который переехал в малый зал универовской библиотеки – каморка уже не вмещала желающих. В библиотеке было светло и уютно, большие окна с лёгкими белыми занавесками выходили на лес, начинавшийся сразу за этим корпусом универа. Мне нравилось приходить сюда иногда просто так, засветло, и садиться в самом углу зала за рассохшийся старенький стол с потрескавшейся лаковой поверхностью и облупленными углами. Нравилось дышать неповторимой смесью запахов книжной пыли, старой пожелтевшей бумаги и деревянных шкафов и полок, смотреть, как покачиваются за окном высокие сосны, и мечтать. Я мечтала тогда не о каких-нибудь сказочных алых парусах, а о простом завтраке или ужине на маленькой кухне, очень похожей на Тушинскую из детства. Только на этой кухне будем на табуретках возле стола сидеть мы с Орловым, а на высоком детском стульчике рядом – наш малыш, мальчик или девочка – это не важно. Малыш будет радостно стучать маленькой ложкой по тарелочке с кашей, разбрызгивая её во все стороны, а Орлов полосатым льняным полотенцем вытирать его румяные щёчки. Я, в красивом цветастом халатике, поправлю розовую клеенчатую скатерть и передвину к центру фарфоровые белые чашки с голубыми незабудками, а потом начну разливать свежезаваренный чай для взрослых и компот для малыша. Фёдор будет что-то рассказывать, малыш гукать и звонко вскрикивать «папа», а я гладить по очереди их одинаково светлые волосы, замирая от счастья. И мы все обязательно будем смеяться, как когда-то мы с мамой чуть не падали с кухонных табуреток, если папа нас чем-то смешил.
На заседаниях книжного клуба по вечерам по центру зала стулья расставляли кругом, достаточно тесным, чтобы расслышать любого участника: обсуждение проводилось вполголоса, мы не хотели мешать тем, кто занимался в соседнем, большом зале библиотеки. Да и лишнее внимание привлекать было ни к чему. Клуб стал настолько популярен, что Ерёма начал отказывать претендентам на членство: «приходите в новом учебном году, сейчас группа укомплектована». О нашем клубе стало известно даже в ректорате, когда я написала пробуждающую весеннюю заметку в «УЖ» под названием «Мы ждём переменок!», где говорилось в