А мне предстояло жить дальше. Только как?
Меня бросало из решимости и уверенности в том, что я всё смогу и преодолею, обратно в пучину сомнений и страхов. Это только в мыслях своих я всегда была смелая, а на деле же вечно мямлила и стеснялась. Только раз влюблённость сподвигла меня на отчаянный выпад, но это был импульс, это был спонтанный поступок, и специально такое не придумать и не повторить.
Как же давно это было! Кажется, что прошла уже целая вечность с момента, как хлопнул дверью Ерёма. Это странно, но мои сожаления о случившемся этой весной были связаны именно с ним. Не с Орловым, холодной далёкой звездой на апрельском вечернем небе, а с Олегом, земным и понятным, пахнувшим принесёнными к чаю хлебом и ветчиной. А вдруг, вдруг он уже на меня не сердится? Вдруг мы встретимся как-нибудь в универе, я буду просто идти по коридору возле библиотеки или даже работать в ней с публикациями, я же буду сотрудником кафедры. Звучит как-то глупо, по-детски, конечно, но вдруг? Мы столкнёмся с ним будто случайно, и я сразу скажу: «Олег! Мне очень, очень надо с тобой поговорить!» А он посмотрит серьёзно и поправит очки: «Что ж, Полина, готов тебя выслушать». Мы встанем возле окна в коридоре с видом на золотые берёзы, жёлтые лиственницы и тлеющий закат сентября, и я всё расскажу ему честно и без утайки. И он, конечно, всё поймёт и простит меня за моё нечаянное враньё, и обнимет, и я уткнусь ему носом в ключицу, в тонкую синюю жилку.
Но напрасно я каждый вечер после работы маячила возле библиотеки в попытке угадать, в какой день недели теперь проходит заседание книжного клуба. Не было ни намёка на то, что он вообще существует. Я надеялась встретить старых знакомых, ошиваясь по коридору, и спросить, как дела, что у них происходит, где теперь Белка, и Лена, и чем сейчас занят Олег. Но прошёл уже месяц, как я возвращалась ни с чем в свою комнату общежития. Устроившись на кафедру, я продолжала жить, как жила, разве что вынеся лишнюю кровать и передвинув свою к противоположной от входа стенке. Я повесила выданные Валентиной новые зелёные шторы и постелила на пол привезённый дядей Володей толстый ковёр с затейливым азиатским орнаментом, что успели передать из Тушинска. Разложила льняные салфетки и расставила фарфоровых зайчиков на казённой общаговской этажерке, купила синюю эмалированную кастрюлю с красными маками на закруглённых боках и завершила наведение уюта большим настенным постером группы Pink Floyd. Мне нравилось слушать альбом «The Wall», лёжа на ковре с раскинутыми руками, предварительно набросив лёгкий шарф на настольную лампу, чтобы приглушить тусклый свет ещё больше, но не до темноты, а до сумрака. Я лежала и слушала историю, смысл которой мне был понятен мимо слов, через музыку и интонацию, потому что про одиночество понимают все, кого им накрыло.
Я всё-таки не выдержала и спросила библиотекаршу Зульфию Абдурашитовну, которая заметно похорошела, начав брить усы и выщипывать монобровь. Заполняя в очередной раз формуляр, я, как бы невзначай, полюбопытствовала:
– А помните, книжный клуб в прошлом году? Заседал в малом зале? Что-то я никого не вижу, вы не знаете, что с ними стало?
– Хм, а я думала, что ты в курсе. Ты же, вроде, из активисток у них была.
– Да вот как-то даже не знаю, я пропустила много, а потом надолго уехала, – сказала я.
Зульфия недоверчиво цокнула языком, но всё же ответила:
– В малом зале ремонт собираются делать. Мебель вынесли, дверь закрыли, а когда начнут, не сказали. Ещё летом велели никого больше не впускать. Так что клуб ваш теперь где-то в другом месте. А может, и разбежались все, вот как ты. Хотя слышала я про Ерёму, что он съехал из общаги своей аспирантской в центр города, у него бизнес книжный прямо в гору пошёл, а из центра любые дела вести гораздо удобней. Я когда его видела, кажется, в августе, он так выглядел – ну просто другой человек. Не студентишка какой, а серьёзный мужчина. Одеколон «Командор», чернильного цвета рубашка, ботинки итальянские – таких и на барахолке не сыскать. И вот как ты такого парня упустила?! Понимаю, спохватилась теперь, только поезд ушёл.
Зульфия вздохнула и сочувственно вынула у меня из руки формуляр.
– Похудела ты сильно, Полина, осунулась. Как работа твоя? Не обижают на кафедре?
– Да ну что вы, всё хорошо. И завкафедрой, и коллеги – все замечательные.
Зульфия повернулась вдруг в сторону и позвала:
– Саша! Саш! Просыпайся. Мы уже закрываемся. Тут вот девушку проводить надо, на улице темень и слякотно после дождя. Поручаю её тебе, завтра спрошу – так и знай! Полина, знакомься: Саша Агеев. Давайте, давайте, ребята, мне ещё пол подтирать, я полставки уборщицы кое-как себе выбила. Так, кто у меня ещё тут остался? Мы закрываемся!
Из-за стола в середине зала встал и подошёл к нам коренастый темноглазый парень. Он заспанно улыбнулся и сказал приятным баритоном:
– Как-то меня сморило, сам не заметил. Полина, конечно же, провожу, а чаем напоишь?
С того вечера Саша стал приходить регулярно. Сначала говорил, что по дороге домой: он жил с родителями на тихой улице неподалёку от студгородка. Папа его преподавал в универе высшую алгебру, мама работала в канцелярии. Сам Саша вернулся из армии на последний курс факультета радиотехники и полз к диплому, что называется, на морально-волевых.
– Если бы не отец – я бы не стал восстанавливаться, – громко прихлёбывая чай, сообщал мне Саша, уже переставший придумывать повод, чтобы зайти вечером на часок. – По специальности работать всё равно не пойду. Во-первых, я и сразу не особо учился. А во-вторых, после армии всё забыл. Шеф мой, у которого подрабатываю, меня хоть сейчас на полную ставку устроит, может, я так и сделаю скоро. Диплом батя поможет как-нибудь дописать. Ну, а защита у нас на факультете – дело известное: три минуты позора, и ты инженер! С шефом мы быстро раскрутимся, он уже второй склад арендует, обороты пошли.
«Оборотистый – это хорошо, – уговаривала я себя, глядя на широкое Сашино лицо с мясистым носом. – Семья приличная. Квартира у них большая,