Сей Буасьер ведет изрядную переписку с Госсом-сыном, книгопродавцем из Гааги, о своей пакостной торговле. В течение 7-8 лет Буасьер состоял лакеем у знаменитого авантюриста и шулера г-на Матюшкина [Matousky], которого ограбил со взломом на изрядную сумму в Любеке, но не был повешен за недостатком улик [300].
Роберт Дарнтон приводит донесение из Лондона французского агента к графу де Вержену, министру иностранных дел, от 31 марта 1783 г.: «Выяснилось, что Буасьер знает Матуски [Matousky]. Он побледнел при его имени. Все указывает на то, что он обокрал названного игрока» [301].
Особое внимание полиция уделила незаконной супруге Матюшкина, немецкой танцовщице Эмме, «знаменитой в своем отечестве легким нравом» и не «слишком щепетильной в выборе любовников» во Франции [302]. Матюшкин дважды на ней женился, не разведясь с русской супругой. В 1770 и 1776 гг. в Париже «графиня» водит дружбу с подозрительными людьми. Полиция держит ее под присмотром [303] и извещает министра иностранных дел, что Эмма – любовница принца Прусского [304]. Она предлагает тщательно следить за «графиней» и использовать ее как агента влияния при прусском дворе. Один из бывших любовников Эммы, сотрудничающий с французской полицией, возобновил с ней связь в Париже, узнал многое о принце и получил обещание прочесть его письма.
Таким образом, коли бы было сочтено целесообразным оказать некое влияние на сего наследника трона либо добиться от русской графини любых желаемых поступков, то полагаю нисколько не преувеличивая, что можно было ожидать в том величайшего успеха, поскольку усердие, ум и умение хранить тайну доверенного лица мне известны [305].
В Париже многие дамы предаются своей главной страсти: любви к роскоши. «Графиня» Матюшкина и ее сестра, баронесса Франшенберг, шили платья у портного Бадера, «сделали изрядные траты как на украшения, ткани и кружево, так и на многолюдные застолья и расточительные загородные увеселения. Ничто для них ни чересчур дорого, ни чересчур красиво, все их покупки сделаны в кредит» [306]. Сестры попытались уехать, не уплатив 60 000 ливров, но полиция задержала их.
Что далее?
Парижские архивы раскрывают тайны повседневной и светской жизни русских во Франции, рассказывают об их любовных приключениях, политических интригах, увлечениях азартными играми, масонством, театром.
Однако эта огромная масса информации о пребывании их в Париже требует продолжения. Надо сопоставить полицейские донесения с письмами, путевыми заметками, дневниками и воспоминаниями русских путешественников, с информацией из французских газет, «литературных корреспонденций» и «вестей», русских газет (в том числе с объявлениями об отъезде за рубеж в «Санкт-Петербургских ведомостях»), с донесениями русских дипломатов из Парижа и их перепиской, со списками паспортов, выданных КИДом, и донесениями о пересечении русской границы, со списками членов масонских лож, страсбургских студентов, дворян, отдыхающих летом на водах в Спа, и т. д. Кое-что из этого уже сделано.
Идеальным решением было бы создание сайта, объединяющего все доступные тексты и документы, а также базы данных всех русских во Франции в эпоху Просвещения. Основные рубрики: фамилия и имя, титул, пол, даты жизни, профессия, супруг/супруга, родители, дети и родственники, краткая биография и библиография, источники – позволят вести поиск по ключевым словам. Подобный сайт облегчит академические издания текстов, написание монографий, посвященных русским в Париже и их повседневной жизни, подготовку биобиблиографического словаря русских во Франции.
Желательно также продолжить исследования полицейских донесений ХІХ в., сохранившихся только частично [307], и, по мере возможности, о слежке за русскими писателями первой половины XX века. Мы уже вступили на этот путь [308].
Примечания переводчика
Принимаясь за перевод полицейских донесений XVIII в., мы понимали, насколько важно и при этом трудно с точностью передать все исторические реалии ушедшей эпохи, топонимику значительно изменившего свой облик города и разнородный стиль инспекторов и соглядатаев. Чтобы обеспечить читателю комфортное путешествие во времени и погружение в парижскую жизнь Старого режима, мы решили не следовать слепо традиционным принципам, а выработать собственный, ситуативный подход для перевода определенного круга понятий, имен и названий, сообразуясь с современными тенденциями и принимая во внимание специфический исторический контекст. Следует пояснить, как мы работали с самыми трудными для передачи языковыми явлениями – именами собственными, титулатурой, топонимами и словами, обозначающими культурные реалии.
Инспекторы полиции и их шпионы, не знавшие, разумеется, иноземного языка, зачастую искажали имена русских путешественников, а порой делали их почти неузнаваемыми. Одна и та же персона могла «менять» имя от донесения к донесению по мере того, как соглядатаи лучше знакомились с ней и иногда запутывались в представлениях. Чтобы показать эти трансформации, мы сопровождали упоминания того или иного российского поданного французским вариантом, взятым в квадратные скобки. Если написание имени не изменялось, мы приводили французский вариант лишь при первом упоминании. Если орфография менялась, то мы каждый раз обозначали это новой вставкой в квадратных скобках. Так, князь Николай Юсупов обозначался и как Oskopow, и как Youssopow, Семена Нарышкина именовали то Кянокин [Kianoquin], то Кянкин [Kianquin]. Более прочих досталось графине Софье Разумовской, называвшейся Rasomoufsky, Rasoumufsky, Razomasky, Razoumosffky, Razou Mosky, Razoumozsky, Razoumusky, Romousky, Rosamowski, Rosomoskuo, Roussensky, Rozamousky, Rozomousky.
Несмотря на то, что орфография французских имен собственных также не была устойчивой в XVIII в., мы не стали сопровождать их транслитерацию оригинальным написанием, дабы не утяжелять чтение. Вместо этого мы привели в соответствие с оригинальной произносительной нормой некоторые фамилии и титулы. Так, мы пишем банкир Баур, а не банкир Бор, барон де Бретей, а не барон де Бретейль, маркиза де Лаферте-Эмбо, а не маркиза де Лаферте-Имбо, как было принято в России в XVIII–ХХ вв.
Мы передавали французские дворянские титулы и обращения, исходя из принятых норм перевода. Единственное отклонение от них касается употребления в наших текстах слов mademoiselle и demoiselle. Первое из них обозначает в XVIII в. не просто незамужнюю девушку, а барышню, т. е. девицу благородного происхождения, не носящую аристократического титула (в отличие от России, титулы во Франции не переходили автоматически, по праву рождения, от отца или матери к дочери). По этой причине мы переводим имя mademoiselle de Trente как мадемуазель де Трант, mademoiselle de l’Espinasse как мадемуазель де Леспинас. Demoiselle (а иногда и mademoiselle!) именуются юные простолюдинки – девицы. Это обычно певицы и танцовщицы, женщины легкого поведения, которых не стоит путать с благородными девушками. Поэтому, например, любовницу графа Бобринского мы именуем девицей Эллиот, а не мадемуазель Эллиот (в оригинале – mademoiselle Elliot). Также словом «дама» (dame) полицейские называют не дворянок, а горожанок, достигших почтенного возраста, зачастую содержательниц публичных домов и притонов. Таковы, например, дама Гурдан и дама Прево. Кроме того, мы сохранили, поместив в квадратные скобки после переводного выражения, оригинальные слова, которыми французские инспекторы полиции обозначали не вполне понятные им и не вписывающиеся в западную аристократическую иерархию русские титулы – knès (князь) и kneya (княжна).
Наибольшую трудность для передачи с одного языка на другой традиционно вызывают названия улиц. Мы решили, учитывая характер наших текстов, не транслитерировать их, порождая малопонятные нагромождения звуков, а переводить, следуя вариантам, предложенным Верой Мильчиной в книге «Имена парижских улиц. Путеводитель по названиям» (М., 2016). Таким образом мы не только воссоздаем атмосферу старого города, но и в определенном смысле восстанавливаем его топографию. С той поры некоторые парижские улицы просто исчезли с карты, а некоторые так изменили свою