Мимо пронесся огромный красный автобус, и Киф отшатнулся.
Он был намного больше, чем автобусы, которые он видел в других городах.
У него даже был второй этаж.
Когда тебя сбивает что-то подобное…
Он не хотел представлять это, но закрыл глаза и заставил себя представить эту сцену.
Раздались бы крики. Визг шин. Вероятно, какой-то ужасный глухой удар. Люди убегали или спешили на помощь. И тела…
Он прикрыл рот рукой, но это не помешало ему подавиться, когда ужасные картины заполонили его голову.
Но после пары глубоких вдохов он понял, что изображения были ужасными и уродливыми, но в них также отсутствовала масса деталей.
Он не мог видеть, во что были одеты Итан и Элеонор, или как были уложены их волосы, или умерли ли они посреди дороги или прямо на тротуаре. Он даже не знал, как выглядела Элеонор. Он также не мог разглядеть ни одного лица в толпе или расслышать, что кто-то говорит. И он не мог увидеть время на башенных часах библиотеки, или сказать, останавливались ли какие-нибудь машины, чтобы помочь, или что-то еще из того, что запечатлела бы его фотографическая память, если бы он действительно был свидетелем этого момента, а не просто пытался его представить.
— Ничего не срабатывает, — пробормотал он, еще раз внимательно оглядевшись по сторонам и поняв, что также чувствует что-то не то.
Эмоции нельзя было стереть так, как это можно было сделать с воспоминаниями, поэтому, если бы он был там, он бы испытал потрясение, испуг, растерянность и все другие чувства, которые были намного сильнее, чем тот нервный страх, который скручивался где-то глубоко под ложечкой, и который он испытывал с тех пор, как ушел из отеля.
— Меня здесь не было, когда это случилось, — сказал он, выдохнув, когда слова дошли до него. — Я не мог быть там.
Что-то бы сработало, если бы он был там.
Фрагмент воспоминания.
Волна эмоций.
— Меня здесь не было, — повторил он, наконец начиная верить в это.
Его колени хотели подогнуться от облегчения, НО.
Это не означало, что он все еще не был вовлечен в то, что произошло.
Он достаточно хорошо видел лицо Итана Бенедикта Райта II, чтобы нарисовать его подробный портрет, и на портрете Итан держал в руках письмо от дорогой мамочки.
Так что он определенно доставил его.
А что, если в записке содержалась угроза?
Или велел Итану быть перед Британской библиотекой в день его смерти?
Это заставило Кифа очень, очень, очень пожалеть, что он не прочитал то письмо.
Он, честно говоря, не мог поверить, что не сделал этого.
Да, мама приказала ему не вскрывать конверт… даже пригрозила отправить его в Эксиллиум, если он это сделает. И да, она также заверила его, что он не сможет понять письмо, даже если попытается его прочитать, потому что оно написано на человеческом языке.
Но с каких это пор он стал обращать внимание на подобные вещи?
Если только он не…
Он мог бы осторожно вскрыть конверт, прочесть письмо мамы — или, по крайней мере, попытаться — заклеить его обратно, прежде чем доставить, и просто не осознавать этого, потому что в памяти было множество поврежденных фрагментов.
Это было больше похоже на него, а также объясняло, почему его мама просто не стерла воспоминание.
Она разрушила его.
Возможно, она знала, что он видел письмо, и должна была сделать все, что в ее силах, чтобы он никогда не вспомнил.
Но он помнил.
Все, что ему было нужно, — это еще один крошечный кусочек.
Письмо промелькнет перед глазами менее чем за секунду, и его фотографическая память поможет ему запомнить каждую деталь.
Каждое слово.
Каждый штрих.
Все, что она не хотела, чтобы он видел.
А если оно было написано на человеческом языке, он смог бы прочесть его сейчас.
Быть Полиглотом оказалось очень кстати.
Но…
Он был не в том месте, если хотел вызвать это воспоминание.
Для этого ему нужно было найти способ вернуться туда, откуда его втянули в этот кошмар, и это было нелегко.
Все, что он знал наверняка, — это то, что дом находится где-то в Лондоне.
И у него была зеленая дверь.
Глава 18
— Возможно, там была зеленая дверь, — поправил Киф.
Он не сомневался, что мама позаботится о том, чтобы эта маленькая деталь изменилась, поскольку это была одна из немногих вещей, которые она рассказала ему о том, как найти это место.
И если она сменила цвет, то все, что он знал наверняка, это то, что это был дом с дверью, такой же, как у любого другого дома в Лондоне.
— Отлично.
Он пнул камешек, выпавший на мостовую, и съежился, когда машина раздавила его на мелкие кусочки.
Не думай об этом.
Не думай об этом.
Не. Думай. Об. Этом.
Но его мозг все еще продолжал работать и напоминал ему, что Итан и Элинор умерли точно так же.
СТОП!
Он глубоко вздохнул, чтобы заглушить свое слишком живое воображение.
Сосредоточься на том, чтобы узнать правду.
Вот что сейчас важно.
Должен быть способ найти этот дом, не проверяя каждую дверь в городе.
Может быть, он вспомнит что-то, что поможет ему сузить круг поиска.
Он закрыл глаза и прокрутил в голове обрывки воспоминаний, сосредоточившись на мельчайших деталях, которые, возможно, упустил из виду — например, на ощупь конверт был толстым, что, вероятно, означало, что в письме было несколько страниц. И что кобальтово-голубой переливающийся кристалл, который подарила ему мама, имел только одну грань.
Должно быть, она создала его специально, чтобы добраться до дома Итана, что вызвало у него желание вернуться в Кендлшейд и разнести это место на части.
Но это было бы еще большей тратой времени, чем ходить по всем улицам Лондона.
Его мама уничтожила бы этот кристалл в тот момент, когда ее маленький проект по подбору персонала провалился.
Что заставило его задуматься…
Для чего именно она пыталась завербовать Итана?
И почему Итана Бенедикта Райта II?
Почему именно его, а не кто-либо из миллионов других людей?
— Подождите-ка, — сказал Киф, но затем понял, что ему, вероятно, следует замолчать, когда две пожилые леди вопросительно подняли брови.
Он смущенно улыбнулся и отошел, но всего на несколько шагов.
Он не хотел идти дальше.
Потому что он случайно оказался рядом с гигантской библиотекой… и это, возможно, был один из тех редких моментов, когда «исследовать» действительно было хорошей идеей.
Так ли это? Он не мог не спросить.
В