Кел первым заметил вход в метро — неприметную арку, частично скрытую рекламным щитом и строительной сеткой. Казалось, это место специально избегали: плитка вокруг входа была покрыта слоем пыли, а сама сетка порвана в нескольких местах.
— Сюда, — его голос едва пробивался сквозь шум дождя.
Мы пробрались сквозь влажные пластиковые полосы, спустились по скользким ступеням, покрытым слоем городской грязи. Неоновый свет с улицы преломлялся в каплях воды, создавая призрачное свечение на стенах перехода.
Старая станция встретила нас полумраком. Тусклые лампы под потолком мигали, словно боролись за жизнь, выхватывая из темноты фрагменты пространства: потрескавшуюся плитку, ржавые поручни, пустые лавки. В дальнем конце платформы сидели несколько фигур — сгорбленные, безликие, будто вросли в это подземелье. Ждали ли они поезда, прятались от дождя или просто не имели сил подняться на поверхность — было невозможно понять.
Я шла за Келом, стараясь не поскользнуться на мокром кафеле. Вода просочилась сквозь тонкую подошву моих ботинок, холодные струйки бежали по спине под промокшей одеждой. Платье прилипло к телу, как вторая кожа — холодная, неудобная, чужая. Волосы мокрыми прядями прилипли к щекам и шее, пальцы дрожали от холода.
Мы остановились у массивной колонны, под небольшим навесом, где с потолка не капало и стояла довольно широкая лавка. Кел огляделся — его взгляд методично прошелся по углам, заметил камеры наблюдения с разбитыми объективами, оценил расстояние до других людей на станции.
Потом он снял с себя куртку и повернулся ко мне:
— Надень.
Я кивнула — сил на возражения не было. Кел накинул ее мне на плечи, движения его рук были осторожными, почти бережными, будто он боялся причинить боль. Пальцы, застегивая молнию, на мгновение коснулись моих ключиц — тепло его кожи резко контрастировало с моим ледяным телом.
Только тогда Кел позволил себе присесть рядом. Не смотрел на меня, не задавал ненужных вопросов. Просто обнял — крепко, надежно, так что я почувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань куртки.
— Так теплее, — пробормотал он, и в его голосе слышалось что-то похожее на извинение.
Я не сопротивлялась. Позволила голове упасть на его плечо и почувствовала, как напряглись его мышцы в ответ. Дыхание Кела было ровным, чуть учащенным, но контролируемым. Одна рука продолжала держать мою.
— Все будет хорошо, — пообещал он.
— С чего ты взял?
— Потому что ты рядом. Потому что мы вместе. И потому что я не позволю, чтобы вышло иначе.
Я сжала его пальцы в ответ — слабо, почти незаметно, но он почувствовал.
Мы сидели в тишине подземелья. Кел — напряженный, готовый в любой момент вскочить на ноги, его глаза постоянно сканировали пространство. Я — изможденная, но цепляющаяся за это ощущение: его плечо под щекой, его рука в моей, его дыхание у самого виска.
— Ты совсем замерзла, — прошептал он, наклоняясь ближе.
— Я уже не чувствую, — ответила я так же тихо, — холода. Только тебя.
Кел выдохнул — долго, глубоко, будто сбросил с плеч невидимый груз.
И пока наверху лил дождь, смывая следы, пока город продолжал жить своей незнакомой жизнью, мы оставались в этом подземном убежище — без планов, без четких решений, без логичных объяснений. Просто двое, согревающие друг друга в непонятном мире.
Его пальцы нежно сжали мои, и в этом жесте было больше уверенности, чем во всех словах, которые мы могли бы сказать.
Глава 16
Мы спали урывками, сменяя друг друга как часовые на невидимом посту. В этом подземном мире время текло по-другому — медленно, вязко, будто сама тьма между станциями сгущалась до состояния сиропа.
Кел заснул первым. Его мощное тело, обычно такое собранное и готовое к действию, наконец сдалось усталости. Он сидел, прислонившись к холодной бетонной стене, голова слегка склонилась набок. Даже во сне его лицо сохраняло бдительность — брови чуть нахмурены, губы плотно сжаты. Я наблюдала, как его грудная клетка поднимается и опускается в ровном ритме, как постепенно расслабляются пальцы, еще час назад сжимавшиеся в кулаки при каждом подозрительном звуке.
Станция жила своей призрачной жизнью. Где-то вдали слышался гул редких поездов, эхо шагов по пустым переходам, иногда — обрывки чужих разговоров, теряющиеся в лабиринтах тоннелей. Время от времени мигал свет, и тогда тени на стенах оживали, превращаясь в странные силуэты.
Когда пришла моя очередь спать, Кел бережно коснулся моего плеча, будто боялся напугать.
Я лишь кивнула, слишком измотанная, чтобы говорить. Плотнее завернулась в его куртку и утонула в его запахе — древесина, металл, что-то неуловимо знакомое, ставшее за эти дни почти родным. Свернувшись калачиком на холодной скамье, я в последний момент перед сном почувствовала, как его пальцы поправляют воротник, укрывая меня получше.
Проснулась от пустоты. Кела не было рядом. В первые секунды я подумала, что это сон — настолько нереальным казалось, что он мог уйти. Но затем увидела следы — капли крови на плитке, ведущие куда-то в темноту.
Кел вернулся через десять долгих минут. В руках — пластиковый контейнер, из которого шел пар. На пальцах — свежие царапины, а в глазах — что-то дикое, первобытное.
— Где ты был? — мой голос прозвучал резче, чем я планировала.
Я схватила его за запястье, чувствуя под пальцами учащенный пульс.
Кел молча поставил контейнер, затем достал из кармана аптечку. Среди стандартных бинтов выделялись две коробочки с детскими пластырями — с розовой кошкой и нелепым супергероем.
— Автомат с едой немного заклинило. В общем, у нас была… дискуссия о праве на этот ужин, — на его губах появилась знакомая усмешка, но в глазах не светилось привычное веселье. — Я оказался красноречивее.
Я засмеялась. Неожиданно, искренне, до слез. И в этот момент я увидела, как меняется лицо Кела — будто кто-то включил свет в темной комнате.
— Дай свою геройскую лапу, — вздохнула я, доставая пластырь с кошкой. — Будешь теперь ходить с боевыми отметинами.
— Только если с супергероями, — пробормотал он, но покорно протянул руку.
Его ладонь была теплой, живой, испещренной шрамами разных лет. Такие бывают у