Я сделала глоток. Вкус ударил по рецепторам — кислый, химический, следом — обжигающе сладкий. Я сморщилась, но не выплюнула.
Кел заметил. Конечно, заметил. Его взгляд скользнул по моим губам, задержался на них чуть дольше, чем стоило бы. Сердце дернулось. Я заставила себя сделать еще глоток, чтобы не сказать глупость.
— О, ты умеешь терпеть, — произнес Кел с легкой насмешкой. — Впечатляет.
— Я умею не тратить время на столь бессмысленные шутки над другими, — парировала я.
— И все же гуляешь со мной.
Я бросила на него взгляд из-под ресниц.
— Это временно, — сказала я, и голос прозвучал чуть ниже, чем того хотела.
— Как и все хорошие вещи, — тихо ответил Кел.
Почти как прикосновение.
Мы зашли в небольшую галерею с витриной, на которой красовалась надпись: «Современное искусство».
Внутри — вспышки цвета, хаос форм, контрасты, от которых рябило в глазах. Таблички уверяли: здесь — глубинный посыл. Я видела только иронию. Пространство было пустым, как недосказанность. Но каким-то странным образом — не отталкивало.
Кел останавливался у каждой экспозиции и делал вид, что размышляет с академическим выражением лица.
— Это, по-моему, изображение боли, — задумчиво сказал он, указывая на предмет, напоминающий перевернутую табуретку, обмотанную проводами.
— Это стул, — сухо ответила я.
— Ну, иногда это одно и то же.
Я не удержалась. Засмеялась. По-настоящему. В голос.
С неожиданной легкостью, словно что-то внутри сорвалось с крючка.
Кел замер. Посмотрел на меня, будто услышал звук, которого давно не встречал. Что-то редкое, живое и бесценное.
— Все-таки, — тихо сказал он, — ты гораздо опаснее, когда смеешься.
Я перестала. Но смех остался внутри. Пульсировал теплом и страхом. Потому что я не хотела признавать, как легко Кел заставил меня расслабиться. Как просто разжал пальцы, в которых я держала контроль.
Он ненавязчиво подошел ближе. Без резких движений. Просто встал рядом, плечом почти касаясь моего. Я почувствовала тепло его кожи через тонкую ткань.
— Мне нравится, когда ты настоящая, — прошептал он. — Без маски и без защиты.
Я повернулась к нему. И впервые за все время не нашла что ответить.
Потому что он был прав. Потому что это было слишком.
И потому что часть меня хотела услышать это снова.
Глава 9
Мы вернулись, когда город уже утонул в огнях.
Небо было черным, как разлитая тушь, глубоким и непроницаемым, а улицы светились так ярко, что слепили глаза: неоновые вывески пестрели всеми возможными цветами, рекламные экраны переливались и мигали, автомобили проносились потоком света и теней. Тысячи крошечных окон, похожих на звезды, казалось, сверлили меня насквозь. Или… может быть, вовсе не от этого так ломило виски. Может, это происходило потому, что рядом с Келом в моей душе становилось опасно тихо, словно мир снаружи переставал существовать, сужаясь до пространства между нами.
В лифте он молчал, стоял неподвижно, его отражение мерцало на зеркальных стенах, глаза казались темными озерами. Кел был где-то далеко, поглощенный мыслями или воспоминаниями. Я сжимала в руках планшет, делая вид, что занята отчетом. Но экран был пуст. Пуст, как и я сама в этот момент, словно все мои чувства вытекли куда-то наружу и теперь дрожали в воздухе, ожидая одного единственного движения.
Двери тихо раскрылись, выпуская нас одновременно, словно сама судьба нарочно подталкивала друг к другу. Коридор был пуст, лишь приглушенное гудение вентиляции нарушало эту удушающую тишину. Наши шаги, синхронные и медленные, звучали в такт ударам моего сердца. Когда мы остановились перед дверьми комнат — расположенных так опасно близко друг к другу — напряжение между нами стало почти осязаемым.
Я вставила карту в замок, но моя рука замерла, не решаясь нажать на ручку. Кончики пальцев предательски дрожали. Кел продолжал стоять рядом, не отводя взгляда, в котором уже не было привычной холодной насмешки, только нечто горькое и выжидающее.
— Спокойной ночи, — тихо проговорила я, пытаясь придать голосу официальный оттенок, словно это могло отодвинуть нас друг от друга на безопасное расстояние.
Но он не шелохнулся.
— Это все? — голос его звучал так тепло и многообещающе, что мне стало трудно дышать. В глазах горел огонь, от которого у меня дрожали колени.
Я повернулась к нему, отстраняясь от двери.
— А что еще ты хочешь услышать? — прошептала я, чувствуя, как мое дыхание сбивается, и слова застревают где-то внутри.
— Что твои улыбки сегодня были не случайны. Что ты не хочешь, чтобы я просто… ушел.
Сердце забилось быстрее, гулко отдаваясь в груди, дыхание застряло комом в горле. Я не успела ответить, как Кел сделал шаг ко мне, затем еще один, сокращая расстояние до мучительно малого. Его рука медленно, осторожно поднялась, касаясь моего лица кончиками пальцев, будто я была сделана из хрупкого стекла. Он осторожно заправил выбившуюся прядь моих волос за ухо, и его ладонь осталась лежать у моего виска, слегка дрожа.
— Скажи, если это ошибка, — прошептал он так тихо, что слова растворялись в воздухе между нами, — и я уйду. Но если нет… скажи хоть что-то.
Я смотрела в его глаза, чувствуя, как по коже разливается тепло от его близости, от его касания. Все внутри кричало: это не ошибка, это единственно верное решение. Но губы молчали, не решаясь произнести эти слова.
Коридор, словно понимая серьезность момента, стал темнее, отсекая нас от остального мира. Я чувствовала, как дыхание Кела касается моего лица, теплое и чуть неровное.
— Завтра встреча с делегацией, — прошептала я с трудом, будто это могло оправдать мое колебание. — Нам нужно подготовиться. Мы не можем позволить себе…
Он приблизился еще на миллиметр, его лоб почти коснулся моего, а его голос был тихим и нежным, словно прикосновение шелка к коже:
— Чувства? Или то, что между ними?
Я опустила взгляд, потому что выдерживать эту близость было невыносимо. Я боялась не его, а себя самой — боялась того, что мое тело сделает без моего согласия.
Его губы медленно прошли рядом с моим ухом, едва не касаясь кожи, вызывая мурашки по всему телу. Голос стал еще ниже, почти мучительным:
— Я мог бы поцеловать тебя сейчас. Но если сделаю это… ты не уснешь. Ни сегодня, ни завтра, ни после.
Мое дыхание сбилось, я задержала его,