Пробираясь тихими переулками, чтобы не попадаться немцам на глаза, Клава решила проведать Сашу, а заодно и Елену Александровну.
По пути заглянула на Школьную улицу. Что это? У дверей школы стоит часовой, вся улица заставлена грузовиками, походными кухнями, фургонами. Ворота в сад распахнуты, под яблонями – брезентовые палатки, походные кухни. Па веревках, натянутых между деревьями, сушится солдатское белье.
Перед школой в беспорядке свалены книги. Присев на корточки, словно перед грядкой, какая-то женщина копалась в книгах. Голова по самые глаза закутана темным платком.
Клава вгляделась, узнала учительницу Анну Павловну.
– Что вы делаете?
Анна Павловна подняла голову, и в глазах ее мелькнула тревога.
– Клаша?! Ты в городе? Почему не ушла с комсомольцам:;, с Важиным?
– Не успела… Сашу Бондарила ранило… пришлось задержаться. А что с батальоном? Где ребята?
– Говорят, ушли они… Вывел их Важин. А там, кто их знает, – вздохнула учительница.
– Анна Павловна, что это за книги? Э, да это паша школьная библиотека… Я вам помогу…
– Нет, нет! Тебе сейчас на улице лучше не показываться… Ты комсомолка, была в истребительном батальоне… А люди в городе могут быть всякие…
– Какие всякие? – не поняла Клава. Анна Павловна оглянулась по сторонам.
– Ты Дембовского помнишь? Немцы его бургомистром назначили.
– Константина Владиславовича?
Как ей не знать Дембовского? Преподаватель немецкого языка соседней школы, руководитель драматического коллектива при Доме культуры, чтец-декламатор, он был хорошо известен в городе, и Клава не раз встречалась с ним на концертах. А его дочка Алла училась в школе имени Ленина и даже была пионервожатой в Клашиной дружине.
– Был вроде человеком, учителем, коллегой, а стал фашистским холуем, – продолжала Анна Павловна. – И еще бы по принуждению, а то добровольно пошел, с охотой, со рвением. Встречаю его сегодня, а он сияет весь, надулся, как павлин… С новым порядком поздравляет… – Прижав руку к сердцу, она болезненно поморщилась и тяжело перевела дыхание. – В школе у нас уже двух учителей забрали – Сидоркина и Хайкина. Не иначе, по доносу нового бургомистра. Смотри, Клаша, он и до тебя доберется.
Из-за угла с пустыми мешками в руках выскочили трое мальчишек во главе с Петькой Свищевым.
– Анна Павловна, книги отнесли на вашу комнату, – доложил Петька. – И стопками сложили, как вы велели… Можно еще набирать?
– Можно, – кивнула учительница и пояснила Клаве: – Видала, какие помощники объявились… Решили библиотеку спасти.
Заметив вожатую, Петька повернул к пей вихрастую голову.
– Клава Ивановна! Вот хорошо, что вы не дра… не уехали! – обрадовался он.
– Что ж тут хорошего? – покосилась на него учительница.
– А как же… Знаете, сколько мальчишек в городе осталось. Вот Клава Ивановна и будет нам разные поручения давать… – Петька оглянулся по сторонам и перешел на шепот: – Мы им сегодня двенадцать скатов проткнули… У пас и шило такое есть. – Он порылся в кармане и показал Клаве остро заточенный огромный гвоздь, ловко насаженный на деревянную ручку.
– Убери сейчас же, – рассердилась Лина Павловна. – Нашел место, где показывать… под носом у немцев. – И она вполголоса обратилась к Клаве. – А ты не увлекайся. Подумай лучше, как из города выбраться. К своим подавайся… Не ровен час, схватят тебя здесь.
Клава задумчиво смотрела па ребят. Что будет с ними при немцах?
– А Варя Филатова тоже никуда не уехала, – заметил Петька, запихивая в мешок книги.
– Варя?! Когда ты ее видел?
– Мы ей утром за водой ходили. Она все про вас спрашивала…
Клава заторопилась к подруге.
КЛАВА НЕ ОДНА
Варя Филатова была дома, нянчила ребенка. Подруги обнялись.
– Куда же с моим хозяйством двинуться, – показывая на старую мать и дочку, ответила Варя, почувствовав немой вопрос Клавы. – Такая суматоха вчера началась, едва маму с Олечкой не потеряла.
– А что теперь делать думаешь?
– Будем наших ждать… Не век же они отступать будут… А ты, Клаша, что решила?
– Ждать, конечно, будем, – задумчиво ответила Клава. – Только ожиданием делу не поможешь. Тут что-то другое надо… Вот если бы ребят побольше в городе осталось…
Не успели подруги разговориться по душам, как в дом без стука вошли два немецких офицера. Бесцеремонно оглядев комнату, они игриво подмигнули подругам. Один из них наклонился над детской колясочкой и, чмокая толстыми губами и шевеля пальцами, принялся рассматривать гулькающую Олечку.
Побледнев, Варя метнулась к коляске, выхватила дочку и, прижимая ее к себе, отошла в угол.
– Вы есть юнге муттер?… Чудесный, чудесный ребенок. Смотри, Карл, как действует инстинкт материнства. Эта молодая муттер готова ринуться в бой, – и он благодушно обернулся к Клаве. – Вы тоже есть юнге муттер?… Дейтшлянд нужны такие матери. Здоровье и красота. Фюрер очень любит детей.
Сузив глаза, Клава подалась к офицерам:
– Вы зачем? Что надо? – глухо выговаривала она, чувствуя, как тяжелеют ее руки.
– Смотри, Карл, она очаровательна, – улыбнулся офицер. – Сколько огня в этих глазах. Не надо гневаться, мадам. Нам надо иметь хороший дружба… Мы пришли к вам надолго.
Он заметил на стене школьную карту Европы и, взяв со стола карандаш, очертил кружками Москву и Ленинград.
– Москва, Ленинград будут окружен! Блокада, голод. Капут! Драй недель – война конец. Ви понимайт меня?
И без того темные глаза Клавы потемнели еше больше. Она стремительно подошла к офицеру, выхватила у него из рук карандаш и широкой чертой обвела на карте Берлин.
– Будет окружен Берлин. Вот так. Гитлеру по шее. Войне конец. Понятно?
Офицеры переглянулись, один из них шагнул к Клаве. Девушка распахнула дверь, выскочила на улицу и юркнула в переулок.
Позади послышались отрывистые голоса офицеров, сухо хлопнул пистолетный выстрел…
Пробежав несколько проходных дворов и изрядно запутав следы, Клава оказалась на заросшей ивами и липами Горной улице. Переводя дыхание, она прислонилась к дуплистой иве и прислушалась – ее никто не преследовал. Клава прижала к шекам ладони – лицо горело, словно при высокой температуре.
Мысленно она обозвала себя глупой и сумасшедшей девчонкой. Ну, зачем ef: было схватываться с фашистскими офицерами, вызывать их ярость, доводить до погони? Все это могло для нее плохо кончиться. Да и о подруге надо было подумать – как-то она теперь там с ребенком и старухой-матерью.
Но как тут быть сдержанной, если от одного только вида фашистского офицера или солдата у нее