– Ладно, ладно, я вернусь вечером, и мы разберёмся с призраками, звуками и жёнами, – пообещала Даша, мысленно ругая себя за то, что поддалась на уговоры неуравновешенной дурочки.
* * *
Даша нашла Гену мирно беседующим с Идой Викторовной за чашкой чая. Увидев девушку, он поднялся ей навстречу.
– У меня перерыв. Осталась ещё пара комнат, и можем уходить.
– Я тебе нужна?
– Нет, думаю, справлюсь. Я позвоню?
* * *
Даша вышла под моросящий дождь. Влажный воздух тут же пробрался за шиворот. Самый хмурый месяц года – ноябрь. Темнеет рано. Под ногами каша из чередующихся снега и дождя. Люди тоже хмурые. Лето давно прошло, следующее не скоро, новогоднее настроение появится только через пару недель вместе с праздничным поездом, начинающим мелькать по всем телевизионным каналам.
Даша перешла дорогу, нырнула в пролёт между домами на 5-й линии и через сквозной двор вышла к метро. Ноги занесли в булочную на Среднем, где она купила парочку аппетитных бубликов, чтобы хоть как-то поднять себе настроение, которое, по правде сказать, было не на высоте. Она думала о Соне и Вадиме Петровиче. Вот ведь странная штука – любовь. Молодая девушка влюбляется в человека вдвое, а то и втрое старше себя. Любит безусловно, самоотверженно, будто это не старый потасканный певец, а принц на белом коне. Мысли Даши перескочили на Филиппа. Любит ли она Филиппа? Любит ли он её? Что такое, вообще, эта любовь? Эмоциональные качели, из одной крайности впадаешь в другую: только что ты был глубоко несчастен и вот уже счастливей нет на всём белом свете. Но любые качели рано или поздно останавливаются или у них обрывается верёвка. У влюблённости не бывает полутонов, максимальная амплитуда эмоций. Однако в последнее время в её отношениях с Филиппом преобладали отрицательные эмоции. Филипп вёл себя будто хотел усидеть на двух стульях. О том, что стульев могло быть существенно больше, Даша не хотела думать. А Анечка никуда не исчезала, просто Филипп о ней не упоминал.
Даша свернула на 14-ю, малолюдную, в отличие от Среднего проспекта, линию. Достала из пакета вожделенный бублик (что человеку нужно для счастья?). Уже у самого дома она заметила машину Филиппа. В салоне никого не было. Даша быстро запихнула оставшийся кусок бублика обратно в пакет, отряхнула крошки и вошла в подъезд, нос к носу столкнувшись с выходящим из лифта Филиппом.
– Привет, я тебя ищу. Почему ты не отвечаешь на звонки? Мне пришлось звонить твоему шефу, чтобы узнать новый адрес. Мы снова соседи, да? Как в старые-добрые?
– Возможно, ты старый и добрый, а я молодая и злая. Уйди, а то я за себя не отвечаю.
– Ты расстроилась из-за мамы?
– Тебе что за дело, я ведь просто хорошая знакомая?
– Ах, вот в чём дело?! Ну, не сердись. По-твоему, я должен был сказать им, что ты моя девушка? Мама бы тебя тут же начала пытать: иголки под ногти, свет в лицо – все средства хороши. Тем более у вас с ней какая-то заваруха произошла. Ты им машину помяла? Как у тебя получилось, я не понял? Такая воспитанная и хорошая девочка мнёт серьёзные большие машины. – Филипп приблизился вплотную к Даше, прижав её к стене. У Даши предательски перехватило дыхание. Она ненавидела себя за такую реакцию на Филиппа и ничего не могла с собой поделать. Его лицо было совсем близко, она инстинктивно облизала ставшие вмиг сухими губы. Он поцеловал её в нос и отстранился, словно упиваясь её желанием и растерянностью. На Дашу будто опустилось тяжёлое облако обиды, придавившее плечи к земле, а потом все чувства куда-то разом исчезли: ни любви, ни ненависти – полная апатия и безразличие.
Даша подняла на Филиппа глаза. Он уловил перемену в настроении и попытался её поцеловать.
– Я пойду, Филь, устала. Давай не сегодня, ладно? А лучше давай никогда?
– Подожди, я, между прочим, тебя искал, звонил, ждал почти час под дождём.
– Извини, не захватила с собой медали за ожидание. Хочешь бублик?
– Дашка, я не хочу никакого бублика, я хочу тебя! Ты понимаешь?
– Отлично, значит, второй бублик тоже мой.
– Даш?
– Филипп, я пойду. У меня ещё дела.
– Как скажешь, конечно. Может, завтра встретимся? Завтра всё-таки воскресенье. Или хочешь в театр?
– Не думаю, не хочу, отстань. – Даша покачала головой и зашла в лифт. – Давай как-нибудь в другой раз.
– Другого раза может и не быть, – то ли огорчился, то ли пригрозил Филипп, но Даша уже не слушала.
Поздний вечер субботы, 8 ноября 2014 года, Васильевский остров, 4-я линия, особняк Диамантова
После пятого звонка дверь в конце концов распахнулась. На пороге стояла зарёванная Соня. Она схватила Дашу за рукав и втащила в прихожую.
– Наконец-то ты пришла! Я не знаю, что мне делать! Я пропала!
– Что случилось? – не поняла Даша.
– Я только что его убила!
– Призрак жены?
– Какой призрак? Поэта Флёрова я убила! Что теперь будет? Меня посадят в тюрьму, и Вадик меня бросит. А-а-а, он меня убьёт! Что я наделала?
– Ничего не понимаю! Где Ида Викторовна?
– Она ушла к сестре, как договаривались, а этот припёрся без предупреждения. Он меня убьёт!
– Кто?
– Вадимушка, мой дорогой, любимый, убьёт меня и правильно сделает! Из-за меня одни неприятности!
Соня зарыдала в голос и уткнулась в Дашино плечо. Та погладила её по голове, чем спровоцировала ещё большие всхлипывания и причитания. Несколько минут рыдающая никак не могла успокоиться. Когда всхлипы стали тише, Даша смогла наконец получить более или менее связные объяснения.
Произошло нечто из ряда вон: Соня ждала прихода Даши, для этого отпустила экономку, чтобы та не мешала серьёзному мероприятию по поиску и избавлению от призрака. Когда раздался звонок в дверь, Соня подумала, что пришла Даша. На самом деле приехал поэт-песенник Флёров, который имел обыкновение приезжать без предупреждения, в надежде, что в доме Диамантова его всегда примут с распростёртыми объятиями, напоят, накормят и спать уложат. Благо за годы сотрудничества он стал буквально членом семьи Вадима Петровича, братом. Даже родились они в один день, правда с разницей в пятнадцать лет, Флёров был старше.
Всю свою жизнь Флёров рифмовал строки, а Диамантов мастерски исполнял их на большой эстраде. Творческому союзу шёл не один десяток лет, как и их дружбе. Поэтому закадычный друг мог себе позволить приехать без предупреждения, как снег на голову. У Иды всегда водилась свежая выпечка, ради которой можно даже три часа от Приозерска до Питера трястись в такси. Мобильного телефона у восьмидесятилетнего поэта не было, потому что он планировал в добром здравии отпраздновать столетний юбилей, облучаться в его планы не входило. Вот такой сюрприз ожидал Соню, когда она считала, что открывала дверь Даше. Гость сразу же с порога пронёсся в туалет, потом попросил халат Вадима Петровича, потому что запачкал брюки чем-то в такси, их пришлось постирать. Где Ида? Уже сидя в халате в гостиной меж кадок с пальмами и фикусами, попивая хозяйский коньяк, гость узнал, что сытного ужина и выпечки не предвидится, потому что Ида взяла выходной, а его любимый друг и брат Диамантов и вовсе уехал на гастроли. Поэт очень расстроился. Но пассия пообещала накормить его.
– Этот старый пердун (Соня называла его только так) сказал, что я ничего, молоденькая, плотненькая, кровь с молоком! И ущипнул меня за задницу, представляешь?
Соня рассказала, как приготовила ему яичницу – больше ничего ей на ум не пришло, да и не умеет она готовить. Поперчила, посолила. Принесла. А этот пердун давай возмущаться – он яичницу по вечерам не ест, – но всё же ковырнул пару раз вилкой, а потом рот раскрыл и на Соню пальцем тычет! Задыхаться начал. Свалился со стула. Умер, в общем. А она, Соня, виновата – видать, переперчила. И не знает, что теперь делать.
– Как мёртвый? Так он мёртвый, что ли? – воскликнула до этого без особого внимания слушавшая Даша.
– Да! Я его убила! Яичницей!
– Где он?
– В гостиной. Я хотела отнести в ванную, но не получилось: он слишком тяжёлый.
– Зачем в ванную? – Даша поднималась за Соней по лестнице.