— Может, тогда тебе стоит следить, кого ты нанимаешь, если уже вламываешься в личное пространство?
Я сижу в рабочем кресле, пытаясь не показать, как бешено колотится сердце.
Он усаживается напротив. Молча. Как будто мы не виделись только что.
— Ну и встреча, правда, — наконец произносит он, лениво откидываясь на спинку кресла. — Ты, оказывается, умеешь удивлять, Агата. Когда мы были вместе, ты поступала на медицинский, а в итоге стала программистом — технологом текстильного производства.
— Я могла бы сказать то же самое, — холодно бросаю. — Но не скажу. Ты меня не удивил ничем.
Он усмехается, чуть склонив голову набок:
— А ты неплохо придумала. Пришла с видом невинной овечки, и вот — почти угнездилась в моём логове. Что это было? Случайность или тщательно спланированная диверсия?
— Не придавай себе слишком много значения, — я скрещиваю руки на груди, стараясь казаться спокойной. — Я искала работу. Фабрик или цехов в нашем городишке, где нужен программист-дессинатор, нет. Я не знала, что это твоя фабрика. И, уж поверь, если бы знала, сюда бы не пришла.
Он фыркает, в глазах — привычная насмешка:
— Конечно. Совпадение. Ты до сих пор злишься, — констатирует он, не отрывая от меня взгляда. — Но ведь прошло десять лет, Агата.
— Десять лет. — Я резко оборачиваюсь, смотрю на него. — А у меня до сих пор перед глазами тот день, когда…
Я замолкаю. Слишком рано. Не сейчас. Не так.
Он подходит ближе, присаживается на край стола, совсем рядом. Нагло. По-хозяйски. Как будто между нами нет пропасти.
— Ты ведёшь себя так, будто я тебя предал. Но я ничего не сделал, — говорит он тихо. — Я не понимаю, в чём провинился.
Я не отвечаю. Просто смотрю на экран, делая вид, что анализирую код. Хотя перед глазами все расплывается, буквы дрожат.
— Ты ушла, — продолжает он. — Без объяснений. Без слов.
Я резко поднимаю взгляд.
— Не смей. Не смей прикидываться жертвой, Эрик.
— Как всегда, ты во всем винишь меня. Как всегда. А как же Тюмень? Тоже моя вина, что ты там расправила крылья?
Я замолкаю. Сердце гулко отзывается в груди. Он что, серьёзно?
— Прости, ты о чём?
Он прищуривается, и в голосе появляется что-то ядовитое:
— О том, как ты исчезла. Мать мне сказала, что ты встретила другого и не собираешься возвращаться. Я не верил в это до конца. Но сейчас подозреваю, что все же это была правда. Теперь вспоминаешь те времена? Или тебе удобнее забыть?
Меня будто обдают кипятком. Глаза распахиваются, я встаю, не в силах сидеть спокойно.
— Ты… Ты думаешь, что я бросила тебя ради другого?
— А разве не так было? — его голос почти спокоен, но я вижу, как сжимаются его кулаки на столе. — Ты ведь тогда и трубку не брала. Пропала.
Я обмираю. Всё внутри дрожит как осиновый лист.
— Я не брала трубку? — повторяю сдавленно. — Это Ты… Ты не отвечал. Я жила в съёмной комнате, еле сводила концы с концами. Писала тебе, звонила, молила приехать. Матери твоей звонила. Но в ответ — тишина. Ни слова. Ни рубля мне никто не выслал. Твоя мать сказала, что ты уехал. А когда я вернулась через полгода, то узнала, что ты уже в Германии и у тебя там — невеста! Падчерица твоего дяди.
— Невеста? — он поднимается, его голос тоже дрожит. — Это была деловая договорённость, фикция! Ты вообще не представляешь, что тогда происходило!
— А ты представляешь, каково это — ночевать на вокзале, надеясь, что твой муж приедет за тобой? А он — даже не звонит!
Мы уже стоим друг напротив друга.
Напряжение как раскалённая проволока между нами. Ни один не отступает. Гордость не позволяет.
Он сжимает челюсти, отворачивается на секунду, будто пытается переварить услышанное. Потом снова смотрит прямо на меня.
— Значит, просто недопонимание? Вот так легко, оказывается, мы разошлись?
Я только качаю головой. И в этот момент понимаю: он действительно не знает. Не понимает. Не видел той агонии, в которой я была. Не знает всей правды.
Но я не собираюсь всё выкладывать прямо сейчас. Он не заслуживает этого.
Я смеюсь — горько, без радости.
— Нет, Эрик. Это был не легко, это был ад. И ты оставил меня в нём. А теперь — прости, но я не собираюсь переживать его снова.
— Объясни! — вспыхивает он. — Я с ума сходил. Ты исчезла. Исчезла, Агата. Я просыпался в пустой квартире и пытался вспомнить, что сделал. Что сказал. Но всё было как обычно.
— Именно в этом и проблема. — Мой голос едва слышен. — Всё было как обычно.
Он смотрит на меня непонимающе. Я чувствую, как во мне поднимается старая ярость. Горькая, тяжёлая, с привкусом предательства и одиночества. Но я не могу — ещё не могу — вывернуть всё это наружу.
— Было ошибкой устраиваться к тебе на работу. Давай расторгнем контракт без шумихи. Эти встречи для нас обоих болезненны….
— Ты подписала договор, — глухо напоминает он, переходя обратно на деловой тон. — Минимум две недели работы. Обязательства. Конфиденциальность. Забыла? Я действовал, рационально, нанимая тебя на работу. Ты хороший специалист.
Я вскидываю бровь.
— Рационально? — я делаю шаг ближе. — А может, это был повод приблизиться? Что, хочешь вернуть меня? Мечтаешь, что чувства снова вспыхнут между нами?
Он напрягается. Взгляд колючий, цепкий. Но не отвечает и не отрицает.
Я улыбаюсь холодно:
— Забудь. Этого не будет, — шепчу я. — Эрик у тебя два выхода, — говорю, выпрямляясь. — Либо ты продолжаешь меня мучить, пытаясь выудить то, чего пока не получишь. Либо дашь мне работать. Мы оба взрослые люди. И, как ты сам сказал, я подписала контракт.
— Ты боишься, что я узнаю правду?
Я молчу.
Он водит пальцем по столу, задерживает руку на краю моей клавиатуры. Взгляд — тяжёлый.
— Не забывай, ты работаешь на меня. Я всё равно узнаю, Агата.
Я усмехаюсь.
— Будь осторожен, Эрик. Не уверена, что тебе понравится то, что ты услышишь.
Он