Её губы дрожат, она с трудом говорит:
— Доченька… я думала, не увижу тебя больше.
Эрик стоит рядом, держа Назара за руку. Мальчик немного стесняется, прижимается к отцу.
— Мам, — я улыбаюсь сквозь слёзы. — У нас для тебя сюрприз.
Я киваю Эрику. Он отпускает сына, и Назар осторожно подходит к кровати.
— Бабушка… — произносит он тихо.
Мама замирает. На секунду не верит, потом протягивает руку.
— Н… Назар?..
Мальчик кивает. Её пальцы, всё ещё слабые, дрожащие, касаются его щёки.
— Господи… как ты уже вырос… какой красивый… — шепчет она, и по её лицу текут слёзы.
Я больше не могу сдерживаться. Обнимаю их обоих. Назар улыбается, мама плачет и улыбается одновременно. Эрик стоит чуть поодаль, но я вижу, как он с трудом удерживает эмоции.
— Спасибо, — говорит мама, глядя на него. — За то, что ты рядом.
Эрик качает головой:
— Это вам спасибо. За то, что вы — сильная. Вы вытянули себя из ада.
Она тихо улыбается, сжимает мою руку.
Мы сидим рядом долго. Врач заглядывает, улыбается.
— Вот так и нужно. Позитив, семья, эмоции. Это лучшее лекарство. Если восстановление будет идти такими темпами, через пару недель выпишем.
Я киваю, всё ещё не веря, что это происходит.
— Мы тебя заберём к себе, мам. Я не хочу, чтобы ты возвращалась в пустой дом. У нас место есть, комната готова.
— Агата… — мама улыбается, хотя глаза наполняются слезами. — Я не хочу быть вам в тягость.
— Мама, — мягко говорю я. — Ты не в тягость. Ты — наша семья. И Назар должен познакомиться со своей бабушкой.
Мальчик в подтверждение обнимает меня, прижимаясь к груди.
— Бабушка, ты будешь жить с нами? Папа так сказал, у нас большой дом!
Эрик подходит ближе, садится рядом.
— Конечно будет. — Он смотрит на маму. — Я обещал Агате, что у вас будет всё, что нужно. А вы обещайте не спорить и слушаться врачей.
Мама смеётся сквозь слёзы:
— Хорошо, начальник. Обещаю.
Эрик улыбается искренне, тепло, с облегчением. Я вижу, как у него дрожит подбородок, но он старается держаться.
Когда мы выходим из палаты, солнце уже низко над горизонтом. Назар бежит впереди, держит в руках нарисованную для бабушки открытку: дом, солнце и три человека, соединённых руками.
Я останавливаюсь у окна, смотрю на закат.
— Всё налаживается, — говорю тихо.
Эрик обнимает меня сзади, кладёт подбородок мне на плечо.
— Да. Теперь — действительно налаживается.
Я поворачиваюсь к нему, смотрю в глаза.
— Знаешь, я так боялась, что всё это уже никогда не закончится.
— Оно закончилось, — отвечает он. — Остались только мы. И жизнь, которую нужно прожить заново.
Он берёт мою руку. Назар подбегает, ловит нас обоих за пальцы, смеётся. Вдруг всё становится простым: свет, коридор, ветер за окном, запах природы. И ощущение, что мы действительно дома, даже если пока ещё стоим в больнице.
Через пару недель врачи сдержали слово: маму выписали. Мы встретили её всей семьёй — с цветами, с домашним тортом, с улыбками. В доме пахло ванилью и свежесваренным кофе.
Мама вошла в гостиную, осмотрелась, а потом просто села на диван, закрыв глаза.
— Как тут хорошо… — сказала она тихо. — Я и не думала, что когда-нибудь такое может произойти.
Я села рядом, обняла её.
— Теперь это и твой дом. Навсегда.
Она кивнула, глядя на нас: на меня, на Эрика, на Назара и на Татьяну Ивановну. В её глазах больше не было боли. Только благодарность и свет.
Эпилог
Прошло полгода.
Жизнь постепенно вошла в своё русло — тихое, мирное, наполненное мелочами, которые раньше казались неважными, а теперь каждая из них имеет вес, вкус, смысл.
По утрам Назар первым просыпается, бежит по коридору босиком, с шумом открывает нашу дверь. Его смех будит весь дом.
— Подъём, сонные медведи! — кричит он, прыгая на кровать.
Эрик ворчит, прячет лицо в подушку, но через минуту всё равно хватает сына и щекочет его до смеха.
Я лежу, смотрю на них, и сердце наполняется теплом.
Больше нет страха. Нет потерь. Нет боли. Только утро, солнце и этот дом, где наконец живёт любовь.
Мама сидит внизу на кухне. Вязаная кофта, очки, чай в любимой кружке. Она уже почти полностью восстановилась. Иногда всё ещё жалуется на усталость, но чаще улыбается. Говорит, что счастье — лучшее лекарство.
— Главное, чтобы вы были вместе, — повторяет она, когда я помогаю ей с завтраком. — Я столько лет молилась об этом, Агата. И теперь могу спокойно жить.
Я прижимаю её ладонь к щеке, и мы обе улыбаемся. Эти слова будто благословение.
Татьяна Ивановна часто гостит у нас, можно даже сказать — живет, лишь изредка ездит к дочери и мужу в столицу, а остальное время проводит с нами. Они с моей мамой подружились и являются бабушками для нашего Назара.
Днём Эрик уезжает на фабрику. Я часто бываю там с ним: теперь у меня своё дело, небольшой отдел, где я создаю коллекции детской одежды. Всё началось с того, что я написала программу для детского свитера для Назара. Эрику понравилось, и он предложил развить идею.
Иногда, когда я смотрю, как он работает — сосредоточенный, уверенный, но уже без той жёсткости, что была раньше, — я понимаю, как сильно он изменился.
Он стал мягче, теплее, и всё, что раньше в нём было болью и злостью, теперь ушло, растворилось.
Иногда он подходит ко мне, обнимает сзади, шепчет:
— Знаешь, я до сих пор не верю, что мы всё это пережили. Что ты простила меня.
— Я не могла не простить, — отвечаю. — Мы потеряли слишком много времени, чтобы продолжать обвинять друг друга.
Он молчит, просто прижимает к себе, и в этом молчании — всё, что не нужно говорить словами.
Назар растёт как на дрожжах. У него теперь есть школьные друзья, велосипед, любимый пёс по имени Йода и целая комната, хоть он всё ещё часто приходит к нам ночью, забирается под одеяло и шепчет:
— Я просто хотел убедиться, что вы здесь.
Я улыбаюсь и глажу его по волосам.
— Мы всегда здесь, Назар. Всегда.
Иногда он берёт в руки старую фотографию — ту, где я