«Повезло Любе. Она окружена вселенской любовью. А значит, должна поправиться», — рассуждаю, устраиваясь в кресле поудобнее.
— Да я и тут могу, — выдыхаю растерянно.
— Ну, с какого? Ты же не прислуга, правда? — смотрит она на меня внимательно. — У нас смежные комнаты. Двери откроем, если Люба проснется, сразу к ней прибежим. Но обычно на этих лекарствах она спит до утра.
— Она даже не поела, — вынимаю из тонкой Любиной руки иголку и отодвигаю в сторону стойку с капельницей.
— Есть можно только до трех часов дня. Она, когда от Архипа вышла, покушала. Бодрая была такая. Все-таки дядька золотой. Дай бог, поможет!
— Медицина все же надежнее, — пытаюсь вернуть Катю в реал.
Дед Архип приходится мне дальним родственником, но в его великий дар никто у нас не верит. Папа его презрительно зовет ветеринаром. Зубы дед лошадям хорошо заговаривает. Но в анатомии вообще не разбирается. Но туда же! Лечить! Гробит людей заскорузлыми руками и косными дурацкими теориями. А вот приезжие почему-то другого мнения. Но кто я такая, чтобы спорить или отговаривать?
Мне бы тут до утра пересидеть и свалить к себе, в рабоче-крестьянскую жизнь. У меня хоть родители — элита, но поселковая. На уровне нашего Вербного. Мама — главный бухгалтер в совхозе, а папа — главный врач в районке. Прислуги у нас нет, личного водителя тоже. И сами мы от сохи.
Уткнувшись носом в чистую накрахмаленную наволочку, пахнущую лавандой и жимолостью, думаю об Олеге. Скучаю по нему. И себя ругаю почем зря. Вот же дура! И почему одна поперлась? Олежка был прав. И больше всего на свете хочу завтра после практикума сразу рвануть домой. Ну его, город этот. Что я тут не видела?
Глава 7
Проваливаюсь в сон. И почему-то оказываюсь у нас на реке. Бегу по пляжу, зову Олега. А он идет и будто не слышит меня. А потом в лодку прыгает и плывет куда-то. А на корму лодки большая серая цапля садится и закрывает его от меня своими свинцовыми крыльями. Смотрю вслед лодке, цапле. Зову истошно любимого… И просыпаюсь, как будто кто-то за плечо дергает.
В спальне темно. Катерина спит, прихрапывая, а вот из соседней комнаты доносится слабый стон. Потом сильнее.
Подскочив на ноги, бегу к Любови Даниловне. Щупаю пульс, но тут и без осмотра ясно. Плохо дело. Дыхание порывистое, пульс очень слабый, глазные яблоки закатились. Нехорошо это.
— Катерина Даниловна, — несусь обратно в спальню.
— А? Что? — испуганно садится она.
— Любовь Даниловна… Врача надо срочно!
— Сейчас, — слетает она с постели. Надевая на ходу халат, бежит звонить. А я возвращаюсь к больной и пытаюсь реанимировать, как меня учили в универе.
Где-то на улице кричат друг на друга мужчины, хлопают дверцы, кто-то бьет по газам. Какие-то люди ходят по коридору, заглядывают в комнату. Но мне нет до них никакого дела. Мне бы Любовь Даниловну откачать.
Ввожу повышенную дозу бета-адреноблокатора, заставляя слабое сердечко биться побыстрее. Слышу, как ускоряется дыхание, и оглядываюсь на Катерину.
— Ты — молодец, девочка. Тебя бог нам послал, — утирает она слезы.
А я снова нащупываю пульс. И улыбаюсь очнувшейся Любочке.
— Как вы себя чувствуете, Любовь Даниловна?
— Я куда-то летела, а ты меня вернула, Аленка. Словно за руку дернула, — слабо откликается она. Машинально поворачивается на шум приближающихся шагов.
— Отойди от больной, Гусева. Тебе кто позволил к ней прикасаться? Пошла вон отсюда тупица, — рявкает Касаткин, быстрым размашистым шагом входя в комнату. Заспанный злой, небритый, немного обалдевший. — Как ты тут оказалась? Со скорой приехала? Выгнать тебя надо оттуда. Ты же бездарь. Тебе только утки выносить. И фамилия подходящая. Гусева с утками.
В ужасе отхожу в сторону. Сейчас Акула все свои косяки свалит на меня. Так и засудить могут. А у моей семьи не найдется денег на толкового адвоката.
«Что же теперь делать?» — прислонившись к стенке, стою ни жива ни мертва. Я же помочь хотела! И вроде все наладилось. Люба очнулась. Но Касаткин будет свою линию гнуть. Надо, наверное, звонить папе, Олегу. Как-то выбираться из этой передряги. Сбежать, пока не поздно.
— Сюда иди, Леня, — окликает Касаткина Альберт. Мрачный, усталый, смотрит исподлобья на профессора. А за его спиной уже маячит вездесущая Катерина.
— Альберт, — испуганно охает с постели Любовь Даниловна.
А я вздрагиваю, цепенея от ужаса.
— Аленушка, ты с мамой побудь. Нам тут поговорить надо, — давит взглядом Акулу. Отводит в сторону.
Тот пытается что-то сказать, но Альберт пресекает
— Пасть закрыл. Быстро. Благодаря Алене моя мать жива. Ты этой девочке ноги целовать должен, — грубо обрывает Касаткина Альберт. Украдкой мажу взглядом по суровому лицу. И охаю от перемен. Куда делся шикарный аристократ с хорошими манерами? И откуда взялся свирепый викинг, готовый убивать?
— Пока ты ехал, Алена за тебя всю работу сделала. Даже рот свой поганый открывать не смей. Отец хочет с тобой поговорить. Вали в кабинет, — сквозь Касаткина смотрит Альберт.
Словно нашкодивший первоклассник, Акула опускает плечи и плетется к двери.
— Альберт, я не… — пытается что-то объяснить. Но тот лишь бросает презрительно.
— Иди уже. Отец не любит ждать.
— Да, да, конечно, — поспешно откликается Касаткин. Смерив меня уничижительным взглядом, плетется к выходу.
А я, сцепив пальцы, боюсь даже слово сказать.
Все! Я пропала!
Только что я стала свидетелем позора самого злопамятного гада нашего универа. Такое не прощается. Альберту и его отцу Акула отомстить не сможет, зато отыграется на мне.
— Не боись, девочка. Леня больше никогда тебя не обидит, — мгновенно считывает мои эмоции Альберт. — Наша семья в долгу перед тобой. Будут любые проблемы, обязательно приходи. Я все порешаю. Поняла?
Глава 8
Утром около общежития меня встречает отец. Хмуро ждет около черного, заляпанного грязью внедорожника. Да и сам Педжеро по сравнению с Крузаком Альберта кажется старой потрепанной машиной, а не предметом гордости на районе.
Папа подорвался и приехал ни свет ни заря. Стоит обалдевший, видимо не знает, что делать. Я же так и не позвонила домой вечером. А дальше нетрудно представить. Родители узнали о поломанном автобусе, домой я не вернулась, в общежитии не ночевала. Что они должны были подумать? Только самое страшное…
Так устроен человеческий мозг.
Отец стоит, прислонившись к педжеро. Тупо смотрит куда-то в небо. Никого и ничего не замечает. Мажу взглядом по