— Нет, просто показываю, что недопустимость чего-либо изменчива. Обстоятельства меняются и то, что казалось неприемлемым вчера, будет неприменным завтра.
Покачав головой, я обняла себя за плечи, чувствуя озноб от усталости. С Набилем и так-то было трудно спорить, а когда садилась батарейка — и вовсе невозможно.
— Я утомилась и хочу спать. Не против, если я пойду ложиться?
— Конечно, не буду задерживать, — он без спроса, как само собой поднял руку, пронырнул ею под мои волосы, вдоль шеи. Пальцы коснулись головы, кроме большого — им он погладил подбородок. Этим жестом он чуть наклонил меня к себе, чтобы поцеловать в район виска. У меня не было времени выстроить сопротивление и обмозговать всё, но когда контакт уже состоялся, то в мыслях мелькнуло, что ничего существенного не произошло. Это был скорее покровительственно-дружеский поцелуй, чем похотливый и мужской. — Доброй ночи, Элен.
— Доброй ночи, Набиль!
Вернувшись в комнату, я повернула замок, закрывшись. И, прежде чем решила раздеться и лечь спать, ещё какое-то время прислушивалась к звукам в гостиной, пока не щёлкнула дверь напротив: Набиль ушёл во вторую спальню.
Глава 9
На следующий день Набиль оплатил мне мобильную связь и сказал выбрать квартиру, в какой я хотела бы жить. При этом, как бы походя, заметил:
— Но лучше бы было жить в своём доме, а не арендовать что-то у кого-то, сидя на чемоданах.
— Я и собиралась уехать к родителям, когда разберусь со своими делами немного...
— Я не о твоих родителях, — пресёк мой уход от темы он. Я и так понимала, что подразумевается между строк, но не хотела вновь возвращаться к подобным разговорам. После долгого молчания, продолжая смотреть на меня и не дожидаясь, когда я поверну к нему лицо, Набиль спросил: — Неужели у тебя не осталось никаких приятных воспоминаний о том времени, что мы провели вместе? В нашем доме.
— Он всегда был твоим, но не нашим.
— Ошибаешься. Я всегда видел в нём только тебя, предназначал его для жизни с тобой.
— С каких пор?
— С той поры, как мы познакомились. И ты не ответила мне: у тебя остались приятные воспоминания?
— Их все перекрыло разочарование.
— Могу я как-то теперь перекрыть то разочарование очарованием? — улыбнулся он, будто речь шла о случайной мелкой размолвке. Будто он мне на ногу наступил или накричал за подгоревший завтрак.
— Это сделать куда сложнее.
— Но я пытаюсь.
— Набиль, если ты делаешь это всё не ради сына, а ради того, чтобы я снова... чтобы я...
— Ну же, говори.
— А я не знаю, что сказать! Ты действительно чего-то от меня хочешь? — посмотрела я, наконец, ему в глаза.
— Как ты сама думаешь?
— Я не хочу думать, я хочу знать! — но, не дав ему произнести и звука, я взмахнула рукой: — А! Впрочем, разве можно было когда-либо что-либо от тебя узнать? Твои слова — это хуже моих домыслов, они сбивают, вводят в заблуждение.
— В какое заблуждение я ввожу тебя сейчас?! В какое могу ввести? Ты всё обо мне уже знаешь! Об Асме, о детях!
Каким же Набиль умел выглядеть искренним и открытым! И никогда не понять, всерьёз это или ради достижения своих целей.
— Я даже могу поверить, что ты хочешь... хочешь возобновить то, что между нами было, — сказала я, — но надолго ли? Неужели ты сам за собой не замечаешь, что хочешь чего-либо только тогда, когда оно не даётся? И теряешь интерес, стоит получить желаемое.
— Это не так.
— А как?
— Разве ты не была моей? Разве я не получил тебя? — он хотел провести по моей щеке ладонью, но я увернулась. Лицо Набиля стало пасмурным.
— Когда я была твоей — ты относился ко мне, как к вещи, которая лежит на своём месте и не нуждается во внимании, любви и заботе!
— Ты не можешь глядя мне в глаза говорить, что я не любил тебя!
— Любил, но как-то по-своему. Поверхностно. Мне не хватило глубины. Не надо этой пошлой ухмылки! — осекла я его, явно намеревавшегося сделать эротический вброс, чтобы сбить меня с мыслей. — Я говорю о глубине в душе, когда чувствуют до самого основания, до сердца. Когда не могут поделить его на двух, трёх женщин!
— Асму я никогда и не любил!
— Это ты говоришь мне! А ей ты так говорил?
Набиль нахмурился и замолчал. Я хмыкнула:
— Что и требовалось доказать. Ты всем говоришь, что любишь...
Наш спор был прерван плачем Сан Саныча. Немедленно прекратив пререкания, я пошла к ребёнку. К тому, кого мне только и оставалось любить.
* * *
Спустя два дня мы перебрались в квартиру. Я бы выбрала скромнее, с одной спальней, чтобы меньше тратить, но, догадываясь, что Набиль захочет останавливаться у нас и проводить с нами время, не могла дать ему такие карты в руки — единственную кровать! Он уже сейчас не торопился улетать, а мне не хватало бессовестности указать на дверь и выгнать его. Он примчался и буквально спас нас, оплатил жильё, еду, все расходы. Велел заказать абсолютно всё, что мне нужно для комфорта и удобства в быту. Кое-что в арендованной квартире было, но я не нашла миксера, мерного стаканчика, градусника, детской ванночки, достаточно мягкого полотенца, прихватки и ещё сотни мелочей, к которым я привыкла за время жизни с Сашей. Там моя жизнь была устаканившейся и обсутроенной, а теперь — начинай сначала!
И всё же, я не могла быть неблагодарной и, вопреки обиде и злости — весьма подутихшим за прошедшие месяцы — старалась вести себя вежливо. Не подпускать Набиля к сыну тоже было бы странным, и я стала наблюдать, как он, сначала робко, потом всё смелее подходил к нему, разглядывал его, бормотал что-то на арабском, заигрывая и улыбаясь, если Саша замечал его и смотрел в его сторону.
— Я ему уже нравлюсь! — самоуверенно заявил Набиль в один из таких моментов. Я подошла к ним и поглядела на сынишку. Тот, как и все новорожденные, ни на чём не концентрировался, водил туда-сюда глазёнками и шевелил ручками и ножками.
— С чего ты взял?
— Он не плачет.
— Он и до этого не плакал.
— Но если бы подошёл неприятный, плохой человек, он бы заплакал! — Набиль покосился на меня так, что я поняла: это расшифровка для меня.
— Приятный или неприятный, а ты — его отец, он чувствует своего, вот и не пугается.
— А ты? — многозначительно остановился на мне горячий взгляд.
— Что — я?
— Ты своего