— Очень вкусно, — похвалил он, запивая рагу вином, которое купил сам.
— Свинина, — пошутила я. Набиль на миг замер, но, считав с моего лица, что это юмор, расслабился:
— Съеденое по неведению в любом случае не было бы грехом.
— Как удобно! Не знал, что свинина — не виноват, скрываешь одну жену от другой, значит, не изменщик!
— Опять за своё? — дёрнул он желваками.
— Знаешь, как у нас говорят? Незнание законов не освобождает от ответственности.
Ему не нравились эти разговоры и он от них умело уходил:
— Почему бы тебе не пройтись по магазинам и не купить что-нибудь для себя? Сколько можно сидеть дома в этом халате?
— Недавно он тебе нравился.
— Тебя ничто не портит, но, одеваясь так, ты как будто даёшь понять, что...
— Что? — посмотрела я ему в глаза.
— Что тебе никто не нужен, что ты только мать, и больше не женщина.
— А если я действительно так считаю?
— Купи красивое нижнее бельё, встряхнись. С рождением детей жизнь не заканчивается.
— О, в этом я не сомневаюсь! Только я хочу жить той жизнью, которую сама выберу, а не которую ты мне предназначаешь.
У меня зазвонил телефон, и я нашла повод встать из-за стола и прекратить эту беседу. Тем более, я подозревала, что звонила Катя, и поспешила к трубке. Да, это была она.
— Алло?
— Лен, привет ещё раз!
— Да, привет! Что-то узнала?
— Прости, но нет. Олег говорит, что по-прежнему никакой информации. Их ищут. Но тел нет, поэтому...
— Надежда есть, — произнесла я.
— Да, надежда есть. Не будем отчаиваться.
— Не будем, — повторила я и, поблагодарив, вернулась заканчивать ужин.
— Кто звонил? — поинтересовался Набиль.
— Знакомая, — бросила я. Но моё лицо, не такое как у него, не привыкшее скрывать и обманывать, выдавало сдерживаемые эмоции.
— Что-то важное?
— Нет... да... то есть... я кое о чём её просила... вот и всё.
Мысли бегали вокруг того, что тела не найдены. Если бы его смертельно ранило, разорвало бомбой, снарядом, что-то бы осталось, это стало бы известно, это легко бы обнаружилось! Но раз этого нет, значит, он жив! Жив! Кашин, ты же сильный и пробивной мужик, настоящий, русский, давай уже, выбирайся как-то и возвращайся ко мне!
— Тебе как будто бы что-то потрясающее сообщили, — заметил Набиль, продолжая наблюдать за мной.
— Хотелось бы... но нет.
— Налить вина и тебе?
— Я кормлю ребёнка, мне нельзя.
— Да, наверное, ты права.
В другой раз я бы съязвила на тему, что он ещё хоть кого-то умеет признавать правым, но сейчас не было настроения. Всё, чего мне хотелось — это остаться вдвоём с сыном и ждать, надеяться и ждать. И дождаться.
— Может быть, сходим как-нибудь в кино? — вдруг предложил Набиль. Ему как будто бы наоборот хотелось вернуть меня из раздумий и, как назло, напоминать, что я не одна, что здесь есть он, требующий внимания и разговоров.
— Вряд ли у нас показывают фильмы на французском.
— Мы могли бы слетать в Париж, — на мой удивлённый взгляд он уточнил: — Наймём на пару дней няню. Ты отдохнёшь.
— Я не устала, и не оставлю сына.
— А я думаю, что было бы здорово вновь съездить туда, где мы познакомились. Освежить воспоминания.
— Протухшее не освежить.
— Ох, Элен, опять эта твоя... злоба!
— Ну, чтобы тебя ею не напрягать, помою посуду и пойду спать, — поднявшись, я стала собирать со стола пустые тарелки. Набиль откинулся на спинку стула, наблюдая за мной, но ничего больше не сказал.
* * *
Два дня спустя я вышла из душа, одним банным полотенцем завёрнутая вокруг тела, а другим замотавшая вымытую голову. За Сан Санычем приглядывал Набиль, но я всё равно торопилась — даже ноги не побрила. Для кого? Чем хуже буду выглядеть, тем меньше поползновений в мою сторону будет у бывшего.
Вообще удивительно, когда кто-то становится тебе "бывшим". Бывшим кем? Я не могла толком Набиля и мужем-то назвать. Любовником? Партнёром? Как бы то ни было, отношения выстраиваются весьма странные, когда приходится жить под одной крышей. Это ни в коем случае нельзя назвать дружбой, на вражду не тянет, вы вроде бы не совсем чужие, и в то же время между вами лежит огромная пропасть. Стесняться его уже не получается, но и быть откровенной и раскованной до конца — тоже.
Войдя в спальню, я хотела посмотреть время на мобильном — механическая привычка, но не увидела его на тумбочке. Оглядевшись, попыталась вспомнить, куда я его положила? Вернулась на кухню и поискала там. Телефона не было. Опять пришла в спальню и занялась тщательным высматриванием. Так, в душ я с собой мобильный не брала, вечером, после магазина, им пользовалась, значит, не потеряла на улице. Куда же его сунула? Ни в карманах, ни в сумочке его не было.
— Набиль, ты не видел мой телефон? — спросила я.
— Нет, — покачал он головой, играя погремушкой с ребёнком.
— Странно... позвони мне на него, пожалуйста.
Агукая и что-то говоря на арабском сыну, он меня будто не услышал.
— Набиль! Позвони, пожалуйста, мне на телефон.
Теперь проигнорировать было невозможно. Выпрямившись, он отстранился от кроватки и, повернувшись ко мне, чуть высокомерно, в своём духе, посмотрел.
— Что? Я слишком о многом прошу? — хмыкнула я. Начинало раздражать это затянувшееся молчание и, когда я готова была уже вспылить, Набиль соизволил открыть рот:
— Своего телефона ты не найдёшь.
— Что? — теряясь, насторожилась я. — Почему?
— Его забрал я.
На секунду меня взяла оторопь. Неужели?..
— Как ты смел?!
— Мне не нравится, что тебе звонит непонятно кто, и ты после этого ходишь, как в воду опущенная.
— Я что, не имею права общаться с подругами?!
— Когда мне не говорят, о чём речь — мне это не нравится.
— А ты мне кто, чтобы твоё "нравится" и "не нравится" играло какую-то роль?! Ты что, совсем обнаглел, Набиль?!
— Я? Обнаглел? Что ещё мне для тебя сделать, чтоб ты стала хоть чуточку благодарнее?
— Вернуть мне мобильный!
— Нет.
— Тогда я немедленно забираю сына и ухожу отсюда!
— Куда? — ухмыльнулся Набиль. — На улицу? Если ты не думаешь о себе, то о ребёнке-то подумать в состоянии? Или из-за своей гордости даже его готова погубить?
— Да причём здесь гордость! Ты ведёшь себя, как деспот, домашний тиран! Ты отобрал мою личную вещь, которая тебе не принадлежит! Зачем?
— Мне скоро