-...сегодня утром был совершён обмен пленными пятьдесят на пятьдесят...
Я резко остановилась и развернулась к экрану. На нём показывали едущих на родину в автобусе мужчин, но слишком мельком, так что не успеть рассмотреть всех. Хоть бы перечислили поимённо, кого обменяли!
Рванув в комнату, когда репортаж закончился, я обратилась к соседке:
— Таня, можно воспользоваться твоим ноутом и посмотреть кое-что в интернете?
— Да, конечно, — она сейчас не работала, а мазалась всякими кремами после душа, поэтому подвинула мне свой лэптоп, нажав кнопку включения.
Когда он загрузился, я скорее открыла браузер и начала искать информацию о сегодняшнем обмене. Полного списка фамилий возвращённых не было нигде. Военная тайна? Не знаю, но я перелистала десятка четыре новостных статей, так ничего и не найдя. Вернув Тане ноутбук, я прошла к стационарному телефону центра. Набрала Сашин номер. Абонент был недоступен. Неужели и на этот раз не повезло? Тогда когда же? Когда?! Я не верю, что всё закончилось, что ничего уже не будет. Что Саши больше не будет.
* * *
Дни продолжали бежать. Мне нашли подработку на выходные экскурсоводом, но сначала надо было выучить программу и выдержать условную аттестацию — провести экскурсию для сотрудников музея. Так что укладывая сына, я садилась готовиться и заставляла голову включаться. За время беременности, и особенно после родов, было ощущение, что память стало никудышняя, особенно с постоянными недосыпами из-за ночных пробуждений. В уме только и держалось, что "покормить", "поменять подгузник", "уложить", "помыть", "убедиться, что всё хорошо". Не представляю, как буду оставлять его одного даже на несколько часов два раза в неделю! Из меня выходила слишком привязчивая мать, не способная выпустить ребёнка из поля зрения дольше, чем на пять минут. Мне постоянно надо было видеть его перед собой, так было спокойнее.
Неподалёку от центра — минутах в десяти ходьбы, был городской парк, куда мы ходили гулять. Я и Сан Саныч в коляске. Дети постарше бегали там на детской площадке под присмотром кого-нибудь одного из родителей — в основном мам. Нам было рано не то, что бегать, но даже сидеть, поэтому в компанию мы не вторгались, а катались поблизости, ловя солнечные лучи, слушая пение птиц, дыша воздухом.
В будни до полудня было совсем пусто и тихо — дети старше полутора — двух лет находились в садиках, старше шести — семи лет — в школах, а взрослые работали. Таких, как мы, свободных гуляк, попадались единицы.
Был чудесный день, я медленно катила коляску к парку, куда мы собрались. Сынок издавал невнятные звуки, при некоторых пуская слюни беззубым ртом. Он был само очарование, когда не плакал, с выражением добродушной улыбки и радостного изумления, посвящённого этому миру.
Рядом с нами резко затормозила машина и, не успела я отшатнуться, как дверцы её открылись, и оттуда, повергая меня в ужас, вылез Набиль. Судя по всему, со своим телохранителем или помощником. Лицо Набиля больше не излучало ни попыток соблазнить, ни сластолюбивого интереса, ни поддельной заботы, изображаемой с корыстными целями. Он выглядел злым и холодным, и не пытался скрывать этого.
— Думала, что спрячешься и заберёшь моего сына? — голос прозвенел, как металл. Глаза, смотрящие на меня, жгли насквозь. Он прорычал: — Ничего не выйдет!
Глава 13
Я во все глаза смотрела на Набиля. Как на вылезший из сна кошмар. В голове не укладывалось, что он всё-таки сумел это провернуть — найти нас. Но, с его деньгами, я могла бы догадаться, что ему это под силу.
— Хотела полным идиотом меня выставить? — Сейчас я жалела, что в его глазах нет похоти, нет тех огоньков, которые заявляли о том, что он хочет меня. В них была лишь озлобленность. — Хотела забрать у меня сына?
— Набиль, послушай...
— Нет, это ты меня послушай, Элен! Я старался быть хорошим, я делал всё, что ты просила и хотела. Разве нет? Я шёл на уступки, я уговаривал, предлагал тебе быть со мной, воспитывать вместе нашего ребёнка, я готов был обеспечивать и его, и тебя! И чем ты мне отплатила? Тем, что кинула, как попользованную игрушку? Так ты ко мне решила отнестись?!
— Я тебя не кинула, а сбежала от твоей тирании!
— Тирании? — удивлённо приподнялись его брови. — Предоставление тебе всех благ и условий ты называешь тиранией?
— Ты отобрал мой телефон! Стёр в нём все номера!
— А почему я должен волноваться о том, что, пока я забочусь о тебе, о нашем ребёнке, ты будешь созваниваться не пойми с кем и водить шашни?
— Ни с кем я шашней не водила!
— И я должен верить тебе после того, как твой "брат" оказался твоим любовником? После того, как ты обманула меня и спланировала побег?!
— Он не был моим любовником, когда я была с тобой! Я, в отличие от тебя, никогда не изменяла!
— Ты прикидываешься обиженной овечкой, Элен, но ведёшь себя по отношению ко мне отвратительно!
— Неужели? Потому, что созвонилась со знакомой? Или потому, что не захотела быть твоей рабыней?
— Рабыней? — он хохотнул. — Ты сама себе веришь? Я предложил тебе нанять няню, горничную, ходить в рестораны, но ты выбрала сидеть дома и заниматься всем сама. Это ты называешь рабством? Не стыдно?
Я стиснула зубы и, выдохнув, признала:
— Хорошо, я перегнула палку. Назовём это золотой клеткой. Я не хочу в ней сидеть.
— Потому что тебе в ней не комфортно? А о комфорте сына ты не подумала? О том, что будет лучше для него?
— Для него будет лучше не воспитываться так, как ты!
Набиль прожёг меня глазами. Его желваки задёргались. Но, спустя несколько секунд, он взял себя в руки и опасно улыбнулсяю
— Ладно. Я ужасно воспитан. Я плохой, по-твоему, человек. Но это не меняет того, что — это, — он указал на коляску, — мой сын. Не хочешь быть со мной? Не хочешь иметь со мной ничего общего? Я больше не стану уговаривать, настаивать, докучать тебе. Я просто заберу своего сына.
— Что?! Нет, нет, ты не посмеешь! — однако он именно это и сделал, именно это и посмел: двинулся к коляске и, игнорируя меня, бросившуюся отталкивать его прочь, стал доставать Сашу изнутри, беря на руки: — Не смей! Не смей! Отпусти его!