Набиль сделал знак своему человеку, и меня, вцепившуюся в рубашку бывшего, оттащил здоровенный верзила. Я рвалась, пиналась, пыталась кусаться и царапаться, но ничего не помогало, я была намного слабее. Выполняя своё обещание, я открыла рот и принялась истошно визжать. Но слово "помогите" не дозвучало до конца, как этот верзила заткнул мне рот. Одной рукой держал, а другой заткнул. У меня из глаз потекли слёзы, я почувствовала, будто на голове седеют волосы. Самое дорогое, самое важное, что у меня оставалось — сын, мой сын! — оказался у Набиля, и я не могла ни прикоснуться к нему, ни подойти. Есть ли на свете что-то более страшное, чем когда у тебя отбирают ребёнка? Я понимала, что ничего не поможет, что я ничего не смогу сама сделать, что не справлюсь с двумя мужчинами. Тремя, ведь за рулём ещё был шофёр. Набиль подошёл ко мне, пользуясь тем, что в железной хватке его телохранителя я не могла даже шелохнуться.
— Если захочешь иногда видеться с моим сыном, — подчеркнул он, — тебе надо будет очень постараться заслужить прощение, Элен. — Набиль оглядел меня с ног до головы, изобразив презрение: — И привести себя хорошенько в порядок. Ты себя запустила.
После этих слов он сел, держа на руках Сан Саныча, в машину. Захлопнул дверцу, закрыв её изнутри. Только тогда меня отпустил верзила и пошёл садиться сам. Я бросилась следом:
— Стойте! Стойте! Пожалуйста! Набиль, остановись! Набиль, я умоляю тебя, не делай этого! Прошу! Набиль!
Я не видела, обернулся ли он хотя бы на меня в своей затонированной тачке. Охранник отпихивал меня, не давай следовать за ним в салон, но я упорствовала, рвалась и рыдала, протягивая руки. Наконец, вверзиле это надоело, и он так сильно толкнул меня, что я упала на асфальт. Ему хватило нескольких секунд, чтобы сесть в салон и закрыться тоже. Я быстро поднялась, но успела лишь коснуться заднего багажника тронувшейся иномарки.
— Нет, нет, нет! — заорала я, задыхаясь и словно умирая. Дрожь и пот пронизывали меня, всё кружилось перед глазами и я чувствовала, что вот-вот рухну, видя, как исчезает вдали номер машины. Я запомнила его, но что это даст? Арендованный автомобиль. Пока полиция его найдёт, не улетит ли Набиль в Марокко? Я не должна позволить этому случиться, что угодно, только не дать вывезти Сашу из России. В Марокко мне уже ничего не поможет, Сафриви там слишком влиятельные, слишком известные персоны.
Что было сил — хотя их, казалось, вообще не осталось, — я побежала в центр, в котором жила. Мне нужно было поднять тревогу, позвонить в полицию. Мне нужно было действовать, не теряя ни минуты. Я отгоняла сковывающий страх, что я всего лишь слабая и одинокая женщина в огромном мире властных и жестоких мужчин. Мужчины всё решают, они всё могут, они сильнее, богаче, решительнее. Но я не могу с ейчас никому позволить быть решительнее меня.
Я ворвалась с разбегу в центр, буквально крича: "У меня украли ребёнка! У меня украли сына!". Женщины переполошились, стали выходить из комнат, интересоваться, что произошло? Шепча, что биологический отец моего ребёнка подкараулил нас и забрал моего Сашеньку, я набирала по стационарному аппарату полицию. Я прибежала без коляски, забыв её там, где из неё вытащили Сашу. Всклокоченная, растрёпаная, заплаканная, я неверным языком стала объяснять в трубку службе спасения, что произошло. И только когда услышала, что ко мне сейчас подъедут правоохранительные органы, сумела остановить несвязную, заикающуюся от слёз и всхлипов речь. Только бы Набиль не сразу отсюда поехал на самолёт, только бы не сразу! Нет, пожалуйста, пусть его вылет будет после того, как полиция найдёт его и вернёт мне моего ребёнка.
Я была в этот момент готова убить. Убить, чтобы вернуть Сашу, моего Сан Саныча. Никогда моя ненависть к Набилю не достигала такой величины. Как жаль, что в прошлом году, когда парни вытащили меня из его особняка, они не пустили ему пулю в лоб! Нельзя было к нему обращаться, нельзя! Надо было побиратсья, жить на хлебе и воде, устроиться проституткой — что угодно! — только не обращаться за помощью к Набилю. Я же знала, какая это эгоистичная дрянь. Точнее, я не до конца подозревала, насколько дрянью он может быть. И при этом ещё обвинил меня, что я до этого довела своей неблагодарностью!
Боже, если я его всё-таки увижу, если он окажется в пределах досягаемости, дай мне силы не убить его! Тюрьма меня разлучит с сыном точно так же, мне туда никак нельзя, никак нельзя...
Кто-то из женщин протянул мне успокоительные таблетки и стакан воды. Трясущимися руками я приняла их и выпила. Я не могла потерять ещё и сына после того, как потеряла Сашу. Я чувствовала, что если не верну своего мальчика, то сойду с ума или наложу на себя руки. Нестерпимая душевная мука погрузила меня в туманный мрак, из которого я вышла, лишь когда услышала, как полицейская машина подъехала к главному входу центра.
Глава 14
Я никогда не придавала особого значения проблеме коррупции. Она есть везде и была всегда. Ну, да, какие-то богатые бизнесмены подкупают чиновников, что-то себе выбивают — место под аренду или строительство, разрешение нарушать санэпидемологические нормы, нанимать мигрантов без документов. Все мы не придаёт значения тому, с чем никогда не сталкивались сами. Пока не столкнёмся.
И я столкнулась. В самом неприглядном и жестоком виде, какой могла вообразить.
Будто в каком-то тумане я дождалась приезда полиции, потом поехала с ними в участок писать заявление. Писала его с расплывающимися перед заплаканными глазами строчками, отвечала на вопросы, умоляла поторопиться, чтобы моего сына не успели вывезти за границу. Поскольку отвечать нужно было честно, я не могла ничего скрыть:
— Гражданин какой страны отец вашего ребёнка? — задал вопрос капитан. Или не капитан. Я ничего не понимала в звёздочках на погонах.
— Марокко, — пролепетала я и получила заслуженный чуть презрительный взгляд. Будто услышала его мысли: "Натрахалась с чёрным, а нам разгребай?".
— Вы состояли в браке?
— Да, то есть — нет. У нас был обряд... никах. Документально мы его не оформили.
Ухмылка на губах:
— Ну, это не считается, таких никахов я вам сам могу сотню провести.
Потупив глаза, я думала о том, что когда-то относилась к этому схожим образом. И сейчас отношусь. Как же Набиль умудрился уговорить меня пойти