То, что у меня осталось из своих украшений — это волосы. Я забирала их, заплетала, чтобы не мешались, пока я ухаживаю за сыном, но они по-прежнему, если их распустить, были длинными, волнистыми, как светло-золотое руно, до самой талии. Поэтому я не стала делать никакую причёску, а только подкрутила концы, чтобы выглядело менее беспорядочно.
Досушив лак на ногтях, я сложила сумочку, передумав прихватить с собой нож или бритву, чтобы перерезать горло Набилю. В тюрьму мне нельзя — там я точно Сан Саныча не получу.
На выходе возникла последняя загвоздка: у меня не было туфлей на каблуках. Никаких. Ещё месяце на пятом беременности я перешла на обувь с плоской подошвой и другой не носила. Однако сейчас хорошенькие шпильки были бы как нельзя кстати. И какое счастье, что я жила в месте, где было ещё десятка два других женщин! Мне вновь одолжили то, что требовалось. Даже надушили без лишних просьб. Я никому, кроме соседки, не рассказывала подробностей о происходящем — не успела за эти сутки с момента похищения сына — но, видимо, она что-то сказала местным жительницам, предупредила, и все с пониманием отозвались и пришли на помощь.
Наконец, я села в такси и отправилась в гостиницу. То, что это был именно номер в отеле, а не хотя бы съёмная квартира, подчёркивало мою сегодняшнюю роль — я проститутка. Только продаюсь не за деньги, а за то, чтобы вернусь своё. Деньгами Набиль не смог меня соблазнить, не смог привязать к себе роскошной жизнью и дорогими подарками, и пошёл на преступление, омерзительный шантаж. Насколько же он не умеет проигрывать! Насколько привык получать всё, что хочет!
Я вошла в вестибюль, и сразу обратила на себя взоры присутствующих. Синее платье на тонких лямках, обтягивающее верх, и свободной юбкой с фалдами опускающееся до колен, чёрные открытые туфли на шпильках, придавали мне вид, в совокупности со светлыми длинным локонами, если не Барби, то случайно забредшей сюда модели "Виктория Сикрет". Заметив заглядевшегося на меня мужчину лет пятидесяти, я запоздало подумала, что могла бы испробовать свои чары и в другом месте: уговорить кого-то из верхов полиции пойти мне навстречу и отобрать у Набиля ребёнка. Но у этого плана не было гарантий, а у меня не было времени на поиск подходящего полковника или генерала, Набиль бы улетел в Марокко, только я его и видела.
Поднявшись на лифте, я прошла по устланому ковровой дорожкой коридору до номера-люкс. Достала зеркальце из сумки, проверила макияж, поправила локоны, перекинув их вперёд и пальцами придав объёма у корней. Убрала зеркальце назад, постучала.
— Кто? — раздался французский Набиля.
— Элен, — стараясь держать голос уверенным, ответила я.
Негромкие, мягкие шаги. Как будто тигр крадётся. Дверь открылась. Я готовилась увидеть его в каком-нибудь пошлом халате нараспашку, или в его национальном белом одеянии. Готовилась, чтобы поймать мимику и удержать её от презрения. Но Набиль был в брюках и рубашке — как европеец. Без вульгарности.
Он окинул меня с головы до ног внимательным взглядом, в котором появилось удивление, а следом — азартный огонёк.
— С возвращением, Элен, — медленно окрасившись улыбкой, произнёс он.
— Так говоришь, как будто я домой вернулась!
— Я приветствую ту Элен, что не видел с прошлого года, — отойдя, он кивнул, показывая, чтобы я проходила. Я переступила порог. — Тебе давно пора было привести себя в порядок...
— Чтобы радовать твой глаз? Не было желания.
— А сейчас появилось? — он совершенно цинично спрашивал подобное или смел подумать, что я действительно могу к нему ещё испытывать что-то?
— Ты меня поговорить приглашал? — сняв сумочку с плеча, я положила её на кресло. Набиль поморщился:
— Перестань, не будь такой... язвительной. Хочешь выпить?
— Нет, — я огляделась, — где мой сын?
— Наш сын, — поправил Набиль, как будто когда-либо я стану так думать!
— Так где же он?
Поднятый палец указал прямо по курсу. В номере было несколько комнат. Большой зал разделял две спальни: хозяйскую и для прислуги, видимо. Я прошла туда, притормаживая по мере приближения. Боялась, что не увижу Сашу, и это всё окажется обманом. Но за окрытой дверью я увидела детскую кроватку и дежурившую восле неё женщину-марокканку. Внешность говорила, что Набиль, спланировав всё, привёз её с собой.
Приблизившись к кроватке, я увидела сына, и слёзы чуть не сорвались из глаз. Я шмыгнула носом, удерживая их. Нельзя, чтобы тушь потекла, чтобы товарный вид был испорчен. Мой ангелочек спал, посасывая во сне пальчик.
— Ты думала, что я его буду от тебя прятать? — спросил Набиль, стоя в дверях.
— А разве не это ты делал?
— Я преподал тебе урок — не более.
Поскольку он развернулся и пошёл в другую сторону, а мой малыш всё равно спал, я, чуть коснувшись кончиками пальцев его волосиков на лбу, последовала за Набилем, прикрыв за нами комнату. Неужели эта женщина останется здесь? Он собирается спать со мной с кем-то за стенкой? Впрочем, Набиля редко что смущало. Это при другом мужчине он, возможно, не стал делать подобного, а женщины для него, похоже, как мебель.
— И что же это за урок? Какой свиньёй ты бываешь?
Он ухмыльнулся, войдя в просторную спальню с огромной кроватью, мягким изголовьем, с кушеткой у подножья.
— Это был урок о том, что надо уметь делать правильный выбор, — сказал Набиль.
— Правильный с твоей точки зрения?
— Посмотри, куда ты заводишь себя, Элен. И после этого будешь оспаривать, что я лучше знаю эту жизнь и то, как правильно?
— Но это ты меня завёл во всю эту ситуацию, — процедила я сквозь зубы, — и если уж говорить о неправильных выборах, то я допустила ошибку, когда согласилась связаться с тобой в Париже!
Подёргав желваками, он сунул руки в карманы. Смотрел на меня хищно, одновременно недовольно и алчно.
— Ты согласилась прийти, чтобы опять демонстрировать свои упрямство и несговорчивость?
— А что нужно? Сиськи? — я взалась за лямки и спустила их с плеч. Набиль подошёл и отбросил мою руку, чтобы я не стянула платье вниз. Я не успела обнажить грудь.
— Прекрати эту театральщину! Не надо тут изображать из себя жертву, будто тебя на заклание привели.
— А разве это не так?
— Если ты считаешь, что я тебя к чему-то неволю — можешь хоть сейчас уйти!
— Я уйду только с сыном.
— Сына ты не получишь.
— Значит, я не могу уйти, а это — принуждение. У тебя совсем логика не работает?
— Я предлагаю тебе ехать в Марокко, потому что не собираюсь здесь