— Что этот... бармалей лопочет? — кивнул вопросительно Саша.
— Что вызовет полицию.
— Да? Ну пусть вызывает.
— Ты зря так к этому относишься, он купил тут всех! Какой-то полковник Степанов...
— Степанов? — переспросил Саша. — Так-так, и что он?
— Он... он... - слёзы душили меня, эмоции переполняли, я только что пережила самые отвратительные мгновения в жизни, а незадолго до этого — самые страшные. И теперь накатившие счастье и утешение совершенно сбивали меня, мешали не то, что думать, а дышать.
— Ну, тихо, тихо, не плачь, Ленок, всё в порядке. Я приехал. Я рядом.
— Он моего сына забрал... - пожаловалась я, начав осознавать, что возле меня не просто мужчина, а защитник. Тот, на кого я могу положиться.
— А мы его заберём обратно. Где он?
— Вон там, — указала я на другую комнату.
— Только посмейте забрать моего сына! — выпалил Набиль. Саша посмотрел на него, как на назойливую муху и, не отпуская моей руки, пошёл в спальню, где были ребёнок и няня. Набиль попытался встать поперёк нашего пути. Он не был сильно ниже Саши, но размаха плеч не хватало ощутимо.
— Я не понял... - притормозил Кашин. — Ты что, мешать нам надумал?
— Что он говорит?! — явно злился на то, что ничего не понимает, Набиль.
— Что даст тебе ещё раз в рыло, если попробуешь мешать.
— Да? Пусть попробует!
Не знаю, занимался ли он когда-либо какой-то борьбой, но попытался встать в стойку, бросающую вызов своей агрессивностью. Даже кулаки поднял. Саша быстро достал из кобуры, которую я не замечала до этого, пистолет, и направил Набилю на лоб:
— Думаешь, я тут цацкаться буду? Отошёл! Руки ещё об тебя пачкать!
Перевод на этот раз не понадобился. Набиль отступил, и поднятые кулаки превратились в поднятые руки, сигналящие "сдаюсь!".
Мы прошли до кроватки, где няня, увидевшая оружие в мужской руке, сама по себе отступила, и не пытаясь удержать младенца при себе. Вытерев слёзы со щёк, я скорее вытащила сына, проснувшегося от шума, и прижала к себе, целуя:
— Мой маленький! Солнышко моё! Мама тут, мама с тобой, ты снова с мамой!
— Идём, — кивнул мне Саша на выход.
Когда мы были в дверях номера, Набиль стал угрожать мне в спину:
— Ты пожалеешь! Если ты уйдёшь, Элен, обратного пути не будет! Ты слышишь меня?! Думаешь, на этом всё закончится?!
— Что бы он там ни говорил, хочешь пришибу его? — предложил спокойно Саша.
— Нет! Нет, ты что! — испугалась я. — Неважно, что он говорит, уйдём скорее.
И мы пошли прочь, хотя угрозы Набиля впивались в мою душу. Я уже не раз могла убедиться, что он, хуже бумеранга, возвращается и возвращается в мою жизнь, терзая и мучая. Мне не верилось, что я когда-либо смогу избавиться от него, стряхнуть с себя этот банный лист.
Внизу, перед гостиницей, нас ждала машина. За рулём я увидела Бербера, то есть, Пашу, и обрадовалась, что он тоже живой. Мы с Сашей сели позади и тогда, более-менее успокоившаяся, я решилась на вопросы:
— Как ты нашёл меня?
По-медвежьи разведя большими ладонями, в военных перчатках похожими на лапищи, Саша со свойственными ему простотой и безмятежностью сказал:
— Девчата из центра подсказали, спасибо им. Вспомнили адрес, по которому ты уехала.
— Но как ты узнал, что я в центре?!
Теперь он нахмурился.
— Сама как думаешь?
— Я не знаю, Саш, я сейчас с трудом способна думать, — сынишка похныкивал немного, и я покачивала его на руках. Наверное, со стороны смотрелось дико, что мамзель в таком виде, на шпильках, размалёванная и в платье, нянькается и ведёт себя, как курица-наседка. Полный разрыв шаблонов.
— Приехал — тебя нет. Спросил родителей. Ну, мать и... "объяснила", — его недовольство чувствовалось за версту, он злился, очень злился, но внутри, чтобы не пугать меня своей грубостью. Его и без того непростые отношения с родителями усугубились. — Прости за это, Лен.
— Тебе не за что извиняться. Ты здесь ни при чём.
— Я и подумать не мог, когда уезжал...
— Боже, — опомнилась я, — главное, что ты приехал! Я до сих пор поверить не могу, что вижу тебя, слышу! Что ты живой! Я думала, что ты...
— Коня двинул? Да, мы и сами так думали, да, Бербер? — хохотнул Саша, и водитель поддержал его. — Нас, оглушенных, в плен загребли. Они, козлы, узнали, естественно, кто я такой, по обычному обмену отказались провести, бабки с отца вытряхнуть надумали, а Пашку не отдавать, — дотянувшись, он похлопал рулящего товарища по плечу, — он же у нас снайпер, его там оставлять нельзя было никак, иначе крышка. Я и упёрся ногами и всем, чем можно было. В итоге за нас обоих впряглись и заплатили, и вот, мы дома.
— Господи, — сомкнув веки, я уткнулась лбом в его плечо, — господи!
— Ладно тебе, Ленок, всё хорошо теперь. Я не уеду больше, правда. Тебя, оказывается, нельзя оставлять!..
Видимо, он хотел как-то пошутить, но передумал. Его обращение — "Ленок", которое так бесило в Париже, обволокло заботой и нежностью. Хотелось слушать, как он произносит это бесконечно. Но, понизив голос до шёпота, Саша задал вопрос:
— Тебя этот... урод, обидеть не успел?
Я открыла глаза и встретилась с Сашиными, большими и голубыми, со светлыми ресницами.
— Ты про...
— Не говори, если не хочешь...
— О, нет-нет! Ничего не было, между нами ничего не успело произойти. Ты пришёл вовремя. Очень вовремя, — шёпотом закончила я и опять прильнула к нему. Саша обнял меня за плечо. — Так... что именно объяснила твоя мать?
— Ой, давай не будем об этом! — отмахнулся он.
— Я сильнее уже не оскорблюсь. Дай угадаю, она сказала тебе, что я нагуляла ребёнка и изменяла тебе?
— Ты бы видела её глаза, когда я сказал, что знаю, чей ребёнок! — словно только сейчас осмелившись говорить о нём, Саша попросил: — Можно подержать-то его? Я ж его ещё не видел.
— Конечно! Да, — я переложила сына в большие и надёжные руки, — лишь бы не расплакался, а то он же тебя не знает ещё...
Но никакого рыдания не раздалось. Напротив, только удивлённый взгляд и спокойствие.
— На тебя похож, — нагло соврал Саша.
— Не утешай меня, я вижу, что он похож на того, на кого мне не хотелось бы...
— Как назвала?
Я помешкала, почему-то на минуту подумав, не умолчать ли? Сказать, что ещё не решила. Но нет, свидетельство о рождении на руках, и менять что-либо я не собираюсь.
— Сан Саныч.
Сашины глаза распахнулись. Широко-широко. Сначала я подумала: возмутится или расстроится, но нет, лицо