Мила отводит руку, держащую лёд. Я вижу, что вата на мочке пропитана красным, и блузка на правом плече, очевидно, в крови...
— Она вырвала серёжку у меня из уха! Разбила губу! Обозвала такими словами, от которых..., - взгляд Милы мутнеет. И я порываюсь обнять. Но она отстраняет меня, — Я просила тебя! Ей ни слова! Шумилов, ведь ты обещал?
Милана на грани истерики. Я сжимаю дрожащие плечи, смотрю на неё сверху вниз:
— Мил, послушай меня! Я молчал. Виталина, она... Она была там вчера. Была у тебя, когда мы...
Ту самую комнату, куда я заглядывал только что, покидают девчонки. Увидев нас, они замолкают. Идут до туалета, неся с собой вёдра с уже помутневшей водой.
— Она видела всё, она знает, — шепчу, наклонившись к Милане. Когда девочки скрываются за дверьми санузла, — Это Виталя украла смартфон и обувку. Точнее, она не украла, взяла.
Губы Милы рождают такой... Не то вздох, не то всхлип:
— Всё понятно. Чему быть, того не миновать, — изрекает она.
— Милан, — я пытаюсь вглядеться в глаза, но в коридоре царит полумрак, — Ты ведь сказала ей, как всё было на самом деле? Сказала, что мы не хотели...
Милана вздыхает, кончик её языка исследует трещинку на нижней губе. Болезненно морщась, она произносит:
— Она даже слушать не стала. С кулаками с порога накинулась, натворила делов и ушла!
— Это так не похоже на Виту, — машу головой.
— Ты бы видел её! — восклицает Милана.
Я всё же слегка обнимаю её, и шепчу в приоткрытый висок:
— Извини.
И хотя в тоне Милы звучит обещание худшего, мне всё-таки жизненно-важно увидеть Виталю сейчас, не потом. И потому, отстранив пострадавшую сторону, я устремляюсь на свет.
— Ты куда? — произносит мне в спину Милана.
Не ответив ей, я покидаю кафе. День будет солнечный! Даже сейчас видно, что небо сегодня безоблачно. Хороший ли знак? Кто поймёт.
Усевшись за руль, я беру курс на Невский. Знаю, чувствую сердцем, она сейчас там. Так и есть! Дорулив до искомых ворот, вижу Виткин Фольксваген. Паркую свой Опель поблизости. В этот раз я намерен проникнуть туда. И охранник на входе во двор не помеха. И даже консьержка, которая тщетно пытается выяснить, из какой я квартиры. И даже отсутствие лифта. Бегу вверх пешком! И стучу в её дверь. Да так громко, что слышит, скорее всего, весь подъезд.
Щелка почтового ящика светится, Вита глядит на меня.
— Уходи! — отрезает она.
— Вит, открой! Нам нужно поговорить! — приникаю к двери.
Она опускает заслонку, уходит. И я продолжаю стучать. И стучу до тех пор, пока соседняя дверь, заскрипев, ни являет старушку. Не ту, для которой недавно читал рукописный рецепт. Но тоже весьма возрастную! С налётом былой красоты. И очками на длинном носу. Она поправляет их, смотрит с укором. Как мышь из норы.
— Извините, — бросаю в её адрес.
Тут Виткина дверь открывается. И я торопливо вхожу.
Она закрывает за мной. И я вижу, что кроме трусов, тонкой майки и светлых носочков, на ней ничего.
Говорю:
— Помешал? — и пытаюсь увидеть намёк на присутствия здесь Богачёва.
Витка молча ныряет в открытую дверь своей ванной комнаты. Я иду вслед за ней. Прежде, чем я понимаю, что делает Вита, включается фен. Она сушит одежду! Конкретно в этот момент, свои брюки, которые, судя по виду, были застираны ею недавно. А блузка висит на крючке.
— Вит! — повышаю я голос, стараясь привлечь её внимание. Но Витка не слышит, или делает вид.
— Вит! — выключаю я фен из розетки.
Она одаряет меня таким грозным взглядом, и, отобрав шнур, втыкает обратно.
— Вит! Нам нужно поговорить! — нависаю над ней.
В ванной тесно и Витка толкает меня локтем в бок, вместо брюк беря блузу. И принимаясь сушить её также. Я тяжело выдыхаю, поняв, что сейчас разговора не будет. Ну, спасибо за то, что впустила меня!
Выйдя из ванной, решаю отправиться в кухню. Во рту пересохло, плещу воды в тот стакан, что стоит на столе. Когда Виталина выходит, уже одетая в брюки и блузу, то я успеваю себя раздраконить, фантазируя, как они с Богачёвым любились, и где? На столе, на диване, в гостиной?
Виталя впервые глядит на меня, тем же взглядом, что был у неё и с утра. Замечаю порез на лице. Или это царапина?
— Что это? — хмурюсь, тянусь, чтобы коснуться её.
Но она отстраняется:
— Не трогай!
— Вит, — набираю в грудь воздуха, вот и настал тот решающий миг, — Нам нужно поговорить. Обсудить сложившуюся ситуацию.
— Сложившуюся ситуацию! — повторяет с усмешкой, — На мой взгляд, всё сложилось как нельзя лучше. Я не хочу вам мешать! Я самоустраняюсь. И съеду, как только Антоша отправится в лагерь.
— Что... Куда съедешь? Кому «нам»? Чем мешать? Да о чём ты вообще! — взрываюсь я криком.
Обернувшись, она устремляет рассерженный взгляд на меня:
— Не ори!
— Извини, — остываю, вынуждаю себя остудить нарастающий гнев, — Просто... что ты имеешь ввиду под «мешать» и под «съеду»?
Она наливает воды в тот же самый стакан. Жадно пьёт. Затем выдыхает:
— Мешать вам с Миланой! А съеду — сюда, — обводит она взглядом кухню. Будто здесь собирается жить.
Я усмехаюсь, упираю ладони в бока:
— Любопытно, и с кем собираешься жить?
— С кем? Одна! — пожимает плечами.
Глаза так и мечут горящие искры. И мне в этот самый момент совершенно не трудно представить её... Их с Миланкой, сцепившихся. Даже какая-то гордость берёт! Неужели она из-за меня? Значит, ей не плевать?
— А как же... Никита? — его имя по тону походит на брань.
Вита чувствует это. Её острый нос задирается кверху:
— Откуда ты знаешь о нём?
— Я всё знаю, — не оставшись в долгу, чуть надменно парирую я.
— Ну, что ж! И отлично! Мы оба всё знаем. Значит, нам нечего больше скрывать, — говорит она с вызовом.
Я опускаю глаза, на полу тот же кафель, который был здесь много лет тому назад.
— Как давно ты встречаешься с ним? — эта фраза выходит какой-то тяжёлой, как камень, который отчаянно давит на плечи. Я даже слегка пригибаюсь к земле.
— А тебе, не всё ли равно? — отвечает Виталя бессовестно.
Я закрываю глаза, проглотив этот грубый намёк.
— Виталина, ты спишь с ним? — рычу. Не могу не спросить. И смотрю на неё, так желая увидеть реакцию.
Виткины глазки сужаются, а щёки краснеют. Её кожу всегда покрывает румянец, когда она врёт. Оттого и царапина становится ярче. Вижу, она не одна! Целых