— В своего преподавателя. Ты представляешь? Он даёт ей не только уроки писательства, но и любви, — слышу её возмущённое.
— Преподаватель? Ну… всякое в жизни бывает, — отвечаю. Уж мне ли не знать?
— Шумилов! Ему сорок семь, — произносит Виталя. И вот эта инфа зацепляет меня куда больше.
— Он старше меня? — удивляюсь такому.
— Представь себе, старше! И меня и тебя, вместе взятых, — парирует Вита.
— Вместе взятых, тогда ему должно быть уже девяносто, — смеюсь я в ответ.
— Тебе смешно? Костя! Серьёзно? У тебя дочь с ума сходит, а тебе смешно? — Виталина встаёт. Сцепив руки на груди, подходит к окну. Смотрит на двор.
Сколько раз она также стояла, возмущаясь чему-нибудь. Ругая, к примеру, меня, или Тошу. Любимая поза. Стоять, сцепив руки, и глядя во двор.
— Вит, ну, может быть, ты драматизируешь? Может, всё не так плохо? И вообще! Откуда ты знаешь? Она сама рассказала тебе?
Виталя в ответ излагает мне версию минувших событий. О том, как она собиралась лечь спать, а тут двери открылись. И в квартиру вломилась влюблённая парочка.
— Они почти сделали это в прихожей! Какое-то блядство, ей богу! — роняет она.
— В одном предложении соединить слова «блядство» и «бог», можешь только ты, — приглушённо смеюсь.
— Шумилов! — взрывается Вита.
Я морщусь от боли.
— Ты пил? — вопрошает она. И ведёт носом так, как свойственно было Капустину. Когда тот учует еду. А Вита сейчас чует нечто другое, — От тебя перегаром воняет! О, боже мой! Ты что, с бодуна?
Она открывает одну сворку окна целиком, чтобы впустить свежий воздух.
— Ну, прям так уж? Задохнулась как будто бы, — бурчу себе под нос.
— Шумилов, ты на глазах деградируешь, — поражённая этим, язвит, — Так тебя скоро с работы попрут!
Про себя отмечаю: «Уже». А вслух говорю:
— Не думал, что тебя так волнует.
— Меня волнует другое! А именно то, что тебе наплевать на тот факт, что дочь сходит с ума, — распыляется Вита.
Ветерок, что идёт из окна, шевелит её волосы. Она как Ассоль, что стоит на корме. И ждёт свой корабль с парусами…
Засмотревшись, я долго молчу.
— Хотя, конечно! Тебе всё равно.
— Почему всё равно? — говорю.
— Потому! Что она…, - Виталина, начав, осекается на полуслове.
— Ну-ну, продолжай, — усмехаюсь, поняв, о чём речь, — Потому, что она — не моя, а его?
— Я этого не говорила, — отвечает она, понизив голос.
— Но хотела сказать именно это, — завершаю я фразу.
— Откуда тебе вообще знать, что я хотела сказать? — восклицает она, повернувшись ко мне. Сквозь стекло смотрит так, что мне стыдно.
— Я мысли читаю, — говорю, опираясь спиной о прохладную стену.
Кухонная штора парит над окном. Вызывая всё те же книжные ассоциации. Ассоль, паруса, ожидание чуда…
Я, подумав, решаю спросить:
— Он женат?
Вижу, как Вита в лице изменилась:
— О, Боже! А я ведь даже его не спросила об этом. Но…, - она жмурится, трёт переносицу, — Кольца не было, нет! Я точно помню, что кольца на нём не было.
— Нуу, — я тяну, — Это ещё не гарантия. Может у вас с ней семейная тяга к женатым?
Лицо каменеет за гладью стекла. А рыжие волосы как у Медузы Горгоны.
— Я не намерена выслушивать оскорбления в свой адрес, — цедит Виталя, — Я пришла для того, чтобы тебе сообщить! Майя, скорее всего, обратится к тебе за советом. Уж будь добр, посоветуй ей что-нибудь дельное.
Она говорит это так. Мол: «Что с тебя взять?».
— Ты ей сказала? — бросаю.
— О чём? — осекается Вита.
— О том, кто её настоящий отец.
По взгляду я вижу, что нет. И боль на мгновение отступает. Даёт передышку! Тот факт, что она не сказала — лишь временный. Не сказала сейчас, так расскажет потом. Всё равно ведь расскажет. Если будет с ним жить.
— А ты хочешь, чтобы я ей сказала? — неожиданно Вита глядит на меня сквозь стекло. Так глядит, что меня лихорадит.
— Я… Нет! Не хочу, — отрезаю. Надеюсь, она уточнила не просто «для галочки»? Надеюсь, моё мнение имеет хоть какой-нибудь вес для неё?
— Хорошо, — опускает глаза. Вскинув руку, глядит на часы, — Мне пора!
Поднимаюсь, хочу проводить. У порога она добавляет:
— Кость, ты ведь можешь узнать? По научным каналам. Кто он такой, этот Немов Борис Давыдович. Он сказал, что он — профессор, заслуженный критик и член союза писателей.
— Заслуженный член? — уточняю.
— Чего? — поднимает глаза на меня. Зелёные, как свежий майский газон. Стоит сказать, изумруды ей очень к лицу. Ведь и правда, идут! Отчего не носила?
— Ну, это шутка такая, — говорю я, смутившись, — Не бери в голову.
Она продолжает смотреть. И мне хочется к ней прикоснуться. Как сильно! О, Господи! Вита! Как долго смогу я прожить без тебя?
— Ну, ладно, — бросает она, и, поддев ложечкой пятку своих мокасин, суёт внутрь ножку, одетую в белый носочек. Вита — поклонница белых носков! У неё своеобразная фобия. Она не любит ходить босиком, даже летом. Раньше ходила, демонстрируя свой педикюр. А теперь… Только я мог его оценить. Раньше мог.
— Ты не хочешь продукты забрать? — торопливо ищу я предлог, чтобы хоть немного её задержать на пороге.
— А разве там что-то осталось? — улыбается Вита.
— Осталась, конечно! — бросаю, — Форель и курятина.
— Оставь себе, — отвечает она, — Сваришь суп.
«Да я ещё тот не съел», — думаю. Вот сегодня бульончик пойдёт мне на пользу.
— А ты голодна? Может быть, пообедаем вместе? — усердно ищу я зацепку.
Она усмехается:
— Нет, уж! Спасибо. Терпеть не могу суп из курицы.
— Как? Почему? Ты ведь раньше любила его, — хмурю брови в ответ.
Покачав головой, Виталина вздыхает:
— Шумилов, твоя непосредственность раньше меня забавляла. Сейчас же она раздражает меня.
«Непосредственность», — думаю я. И, причём тут моя непосредственность? Что, лучше быть посредственным? Впрочем, эти два слова не являются антонимами. Непосредственность — это умение быть откровенным. А посредственность — это обычность.
Пока размышляю, Виталя уходит:
— Полы помой дома! — бросает она напоследок.
— Помою, — проводив её взглядом, не дожидаясь того, пока лифт увезёт её прочь, я затворяю дверь нашей квартиры. Хотя бы какая-то радость! Моя дочка влюбилась. Неважно в кого.
Глава 23. Вита
Майка пропала с радаров. Не звонила ни мне, ни Шумилову. Второй день игнорирует наши звонки. Понимаю, обижена! И желает меня наказать. Но мириться с таким поведением дочери я не намерена. Приехав к общаге, доложив коменданту о