«Прочти», — написано сверху. Я в предвкушении! Думаю, что же там? Наверное, что-нибудь, вроде: «Эта ночь была просто волшебной! Я так благодарна тебе». Хотя, нет! Это не в Виткином стиле. Она лаконична. Напишет: «С добрым утром! Люблю тебя, Рыжик».
Эх, размечтался! До признаний в любви я ещё не дорос. Такое придётся ещё заслужить. Но хотя бы банального слова «спасибо» достоин? Так старался!
Но там, ни одно, ни другое, ни третье…
Развернув, я читаю:
«Костя! Этот вечер был просто чудесным. Но давай будем считать, что это был наш прощальный вечер. И наша прощальная ночь». Подписи нет, даже рисунка, которым обычно она завершала посыл. Рисовала сердечко. Или буковку В с жирной точкой.
Я так и стою, тупо глядя на белый листок, где Виткиным почерком сказано всё. Подытожено. Когда замок на двери открывается. Впускает хозяйку. И пса.
Капустин вбегает на кухню.
— Капустин! Иди сюда, лапы мыть! — слышу я Виткино.
Мне бы выбежать. Ткнуть ей бумажкой в лицо. Почему? Почему? Только тело, как будто уже не моё. Только разум дал сбой. Только сердце ещё продолжает стучать, так надрывно и глухо…
Слышу, как в ванной шумит старый кран. Вымыв лапы Капустину, Вита его выпускает. Когда она входит на кухню, я опираюсь ладонями в стол. Наверное, чтобы не пасть? Поднимаю лицо и веду по ней взглядом. Джинсы те же, что были вчера. Те, что я яростно сдёрнул с неё на пороге, в прихожей. Футболка с лисятами. Такая забавная! Заправлена в них.
Когда достигаю лица, вижу губы, и щёки, и нос. Всё, что сердцу так сильно знакомо! Россыпь нежных веснушек на бледных щеках. Пару рыженьких прядок, заправленных за уши. Она выжидает, глядит на меня. Не дождавшись, бросает:
— Ну, Кость!
Выдыхаю с усмешкой, и снова смотрю на записку:
— Вот так значит, да?
— Ну, не смотри на меня так! — ограждает себя, сложив руки в замкнутой позе.
— А как я должен смотреть на тебя? — говорю очень тихо. Сил нет быть громче. Наверно, вчерашнее пение? Голос охрип. Или просто внезапная новость о том, что минувшая ночь ничего не значила. Для меня — значила! А для неё — ничего…
— То есть, ты мне предъявляешь претензии? — пожимает плечами она.
— Нет, — отвечаю, — Я просто надеюсь понять, что случилось сегодняшней ночью? Я думал, это…
— Ты думал, это означает, что мы снова вместе? — бросает подсказку.
— Ну, — выдыхаю я, — Вроде того. Мне казалось, тебе очень нравилось.
— Тебе не казалось! Мне правда, понравилось. Это было чудесно! Но…, - она осекается, — Я не могу!
— Не можешь что? — давлю через силу я каждое слово.
Виталина отводит глаза:
— Мы не сможем быть вместе.
— Почему? — говорю, — Объясни!
«Мы же любим друг друга», — стучит в голове. Ты же мне говорила, шептала, царапая плечи, что любишь, что хочешь, что ждёшь…
— Я не смогу! — повторяет она, — Не смогу никогда смириться с тем, что случилось. С тем, что ты и Милана…
— Да что ты…, - цежу я, — Опять!
— Да, опять! — восклицает Виталя, стоит, прижимаясь к стене. А руки всё также намертво сцеплены. Словно боится дать волю эмоциям, телу, рукам. Боится меня. Презирает?
— Кость, ты правда не понимаешь? — впивается взглядом.
— Я не понимаю, — шепчу, — Объясни! Я же принёс извинения? Сказал, это было ошибкой! Это действительно было ошибкой. Фатальной ошибкой, Виталь! Ну, нельзя же из-за какой-то ошибки рушить всё?
Она закрывает глаза, выдыхает. И грудь опадает под кофточкой:
— Я всегда буду помнить об этом, пойми. Я забыть не смогу! Что ты делал со мной, то же делал и с нею…
— Да нет же! Не то же! — кричу я, пытаясь приблизиться в пару шагов.
Но она выставляет ладони вперёд.
— Это не то же самое, Вит, — понижаю я голос в молительном шепоте, — Ты и она — это разные вещи. Она — это просто… ошибка. Я не знаю, какое из слов подобрать! А ты — это всё. Тот секс, я уже и забыл про него…
— А вот я не забыла, — спокойно и холодно шепчет Виталя.
— Забудешь, со временем, — это скорее вопрос, чем моё утверждение. Но Вита смеётся:
— Едва ли смогу.
— И что же теперь? — я смотрю на неё, ожидая ответа.
— Ничего, — пожимает плечами, — Если мне каждый раз, чтобы лечь с тобой в постель, придётся напиваться до чёртиков. Я так быстро сопьюсь! Мне здоровье дороже.
Я листаю «словарь» в голове. Отыскать подходящее слово непросто. Какое из множества слов способно её убедить?
— Я люблю тебя, Вит, — говорю то единственно верное, что приходит на ум, — А ты? Ты меня хоть немножечко любишь?
Этот вопрос, прозвучав, остаётся висеть между нами. Её губы пытаются что-то сказать, замолкают. Затем открываются вновь:
— Любила.
«Любила», — прошедшее время, как будто ножом отрезает меня, как ненужный ломоть. Любила, когда-то. Любила, но больше не…
Глаза её смотрят испуганно. Как будто сама не ждала, что озвучит подобное.
— Нельзя разлюбить в одночасье, — говорю, глядя в них, — Может быть, ты никогда не любила меня?
Она смотрит пристально:
— Может быть.
Её губы смыкаются плотно. И я понимаю, они ничего не скажут мне больше. Ничего из того, что я бы хотел. Только боль причинят, только ещё больше страданий.
В ответ усмехаюсь:
— Ну, что ж! Спасибо тебе, за честность.
Капустин выходит меня проводить. Мне уже всё равно! Мне так больно, что где-то в груди нарастает болезненный ком. Вот-вот и рёбра не выдержат, треснут. Он настолько велик! Я хватаю джинсовку, сую ноги в кеды. Хорошо, хоть оделся! Не нужно искать по квартире трусы.
У двери так хочу обернуться. И знаю, что смотрит! И ждёт: обернусь, или нет? Потому, пересилив себя, нажимаю на ручку. Насколько я счастлив вчера был, войдя в этот дом. Настолько несчастен, его покидая.
Глава 27. Вита
В начале недели мы с Катей Сипович обедаем вместе. Неплохое кафе! Что-то, вроде столовой. Где ты, с подносом в руках, идёшь по линеечке, выбирая из множества блюд.
Я мельком изучаю здесь всё: атмосферу, людей. Контингент разнообразный! Приличный, на вид. Очевидно, здесь много офисных служащих, завсегдатаем — каждый второй.
Размышляю: а может, и мне изменить направление? Чтобы люди ко мне приходили не просто поесть, а наесться. Кормить их здоровой, вполне примитивной едой, без особых изысков. По-домашнему вкусно и дёшево! Котлеты, гречиха и суп. А! И ещё — компот из сухофруктов. Обязательный атрибут всех столовых. Он сегодня и в наших