— К тому, что она меня бросит, — вздыхает профессор. Отводит глаза.
Я смотрю на его выступающий нос, на кадык, подбородок, щетину. Не хочу представлять, но невольно себе представляю… Что он целовал мою дочь. Он касался её, трогал всячески. Был с ней… в постели. О, Господи! Это так непривычно и жутко, что даже мурашки бегут по спине.
— С чего вы так уверены в этом? — бросаю ему.
— Понимаете, — хмурится Немов и вновь поправляет очки, — Майя такой человек. Ей сейчас хорошо, в этом моменте, со мной. Ей кажется, это навсегда. Но время пройдёт, ей нужны будут совершенно другие эмоции. И я не смогу ей этого дать. Сможет кто-то другой! И я, как человек её любящий, должен буду её отпустить. Будет больно! Но… любви не бывает без боли, ведь так?
Наверное, так рассуждал Богачёв, когда отпускал Виталину… Эта мысль настигает внезапно. А следом приходит та самая боль. Нестерпимая, жгучая…
— Да уж… Тут я с вами согласен, — шепчу.
— Так что смею заверить вас, наши с ней отношения не продлятся долго. Через год с небольшим, Майя остынет ко мне, обратит свой девичий взор на другого. Я же за это время постараюсь ей дать максимально, всё, что смогу. Задействую все свои связи, возможности. В плане писательства, в плане учёбы, — стремится меня убедить.
— То есть вы, заранее зная, что разлука неизбежна, всё равно ступили на этот путь? — я смотрю на него теперь как-то иначе. Не знаю даже, что стало причиной тому…
— Да, ступил! Даже день, проведённый с ней рядышком, стоит того, — улыбается Немов.
Я должен его ненавидеть. Но внутри почему-то безмерная жалость к нему… Или к себе самому? Ведь и я знал заранее, что обрекаю себя. Быть мужем, не значит — любимым. Быть другом, не значит, всегда…
— Что ж, я планировал как-то наехать на вас, призвать вас к ответственности, поставить условия. Не знаю, что ещё? Пригрозить! Но теперь…, - развожу я руками.
Немов смотрит с опаской, опять поправляет очки:
— Что теперь?
— А теперь вы меня обезоружили! — произношу это с лёгкой усмешкой. И словно камень упал с моих плеч.
— Майя именно так говорила о вас! — улыбается Немов.
— Обо мне? — я хватаюсь за фразу.
— Да! Она говорит, что вы человек понимающий, — цитирует он мою дочь.
— Надо же, — хмыкаю я с теплотой, — Моя жена, Вита, могла бы с этим поспорить.
Немов вздыхает и вновь поправляет очки:
— Я произвёл на неё не самое лучшее впечатление. Увы, но первое впечатление нельзя произвести дважды. А жаль!
— Ничего, — говорю, — Если, как вы сказали, ваши с Майей отношения продлятся недолго. То и Вита не слишком расстроится. Она, как и всякая мать, хочет выдать дочь замуж, хочет внуков понянчить. Ну, вы понимаете…
— Я понимаю! — кивает с готовностью, — И если бы Майя пошла за меня…
Мой взгляд прерывает поток красноречий. Говоря ему: «Стоп». Вот здесь стоп! Я не намерен с тобой обсуждать вашу с дочерью мнимую свадьбу.
— Я имею ввиду… Ведь не грех помечтать? — усмехается он, поджимает губу. Словно знает, что эти мечты никогда не найдут воплощения.
— Скажите? — желая сменить тему, решаю припомнить один из прочитанных отзывов, — Я наткнулся на отзыв в сети. Ваш отзыв на книгу. Одну из историй Липскерова Дмитрия. Я в своё время перечитал все его произведения. Начинал с «Пространство Готлиба».
Немов, чуть вскинув лицо, подаётся вперёд. Опираясь о стол, он вздыхает:
— И как вам?
— Потрясающая фантасмагория! — весело хмыкаю я, — Я бы сказал, фантазия на грани эпатажа.
— Да, его нередко сравнивают с Пелевиным, — произносит «знаток», — Но Пелевин более социально-ориентирован. Романы Липскерова оторваны от жизни, политики. Абсолют в мире фантазий!
— У него нет новых книг? — интересуюсь, — Я бы прочёл.
— Последний прочитанный мною роман назывался «О нём и о бабочках», — отвечает Борис.
— О, да! Я читал, — вспоминаю историю. Странную! Впрочем, как все у известного автора. В этой конкретной истории член главгероя, сперва перестав функционировать, ожил. Точнее, исчез! Воплотился в живом человеке. Который и стал выполнять его функцию, спать с его юной женой…
— Наверное, в нём воплотились все страхи мужчины за сорок, — стыдясь, произносит Борис.
Мы молчим, усмехаясь. Каждый — своим собственным мыслям. В этот момент к нам решает приблизиться одна из официанток. Очевидно, что наш разговор не желали прервать. А теперь пришло время заказывать что-нибудь. Или… уйти.
— Эспрессо, пожалуйста, — говорю я, не глядя в меню, — И круассан.
— Мне тоже, — кивает Борис.
— Больше ничего? — с лёгкой досадой бросает девчонка, одетая в тёмный костюм.
— Пепельницу, если можно? — произносит профессор, — Вы курите? — этот вопрос адресует уже мне.
— Давно не курил, — говорю, — Но с недавних пор начал.
Вернувшись к приятной ему теме книг, он опять вопрошает:
— А вы читали Анну Борисову?
Не найдя это имя в своих закромах, я пожимаю плечами:
— А кто это?
— Это, — поправив очки, произносит Борис, — Альтер-эго Акунина! Того, что описал Эраста Фандорина. Знаете?
— Да, конечно! — я радуюсь, что не попал впросак, — Каюсь, правда, смотрел, не читал.
— Мне в женском обличии он нравится больше. Если можно так выразиться, — примяв прядь волос надо лбом, говорит пресловутый эксперт, — Книга «Времена года» весьма впечатлила меня.
— Секундочку, я запишу, — вынимаю смартфон.
— Только поторопитесь! — бросает вдогонку.
— Почему? — говорю.
— Так изъяли уже из продажи.
— А…, - догадавшись в чём смысл его слов, не берусь уточнять, — Хорошо, что я не писатель, и моё мнение мало кому интересно.
— Да, — соглашается Немов, — Быть публичным человеком в наше время непросто.
Нам приносят заказ. Ставят пепельницу рядом с двумя чашками кофе.
— Спасибо! — киваем почти одновременной той официантке, что его принесла.
Немов, достав сигаретную пачку, кладёт со своей стороны. Удивлённо смотрю на неё:
— Ну, надо же! Я думал, кроме меня, их уже никто не курит, — и вынимаю свою. «Пётр Первый».
Немов тоже слегка удивлён. Поправляет очки, достаёт зажигалку:
— Я с юности к ним пристрастился. Знаете, это как что-то попробуешь, и это уже не просто вкус сигарет, а вкус тех годов твоей жизни. Наверное, так.
— Есть такое, — держу сигарету, никак не могу закурить.
Вспоминаю, когда начинал, то курение было попыткой уйти от проблем и расслабиться. Я страдал! Я не думал тогда, что Виталя когда-нибудь станет моей. Что мы будем семьёй, настоящей семьёй. Я и представить не мог, что желание сбудется! А теперь… Не могу осознать, что просрал это всё. Ведь мой приз предназначен другому.
Глава 29. Вита
— Шумилов! Ты просто герой, — восхищаюсь я в