Он не намерен прощаться.
— Вит, с тобой всё в порядке? — интересуется сдержанным тоном. Но я слышу в нём именно то, чего мне так не хватает сейчас. Тревогу, участие! Как будто ему не плевать на меня.
— Никита, давай не сейчас, — отвечаю ему. А скорее, себе. Успокойся! Твой бывший тебе не поможет. «Клин клином» — увы, не вариант.
— Я просто хотел сказать, что не стану ничего предпринимать, без твоего ведома. Я имею ввиду, в отношении Майи, — пытается он объяснить.
Мне становится стыдно, что я вообще представляла его себе именно так. Вот таким наглецом, что способен войти в мою жизнь, не разувшись.
— Спасибо, — шепчу, еле сдерживая слёзы.
— Виталин, ты здорова? — опять его этот взволнованный тон вынуждает сглотнуть вставший в горле комок.
— Физически, да, — отвечаю я честно, — А морально...
Вот тут я совсем не уверена в том, что мне нужно ответить.
— Ты можешь набрать меня в любое время. Для тебя я на связи всегда, — говорит Богачёв.
Когда я кладу трубку, простившись с ним, по обеим щекам текут слёзы. Я прячусь в своём закутке, за зелёными листьями пальмы. Как бы хотелось закрыться здесь и вообще не выходить! Но Антоша пока ещё дома, ему не следует знать, что родители в ссоре. Боюсь представить себе, как сказать сыну правду. Когда он вернётся из детского лагеря. К тому времени мы с Костей будем в разводе...
Дома я, как и вчера, кормлю сына ужином. Шумилова старшего тоже кормлю. А сама... Съела всего пару ложек. Меня будто даже тошнит. И желудок бунтует.
— Вит, ты чего не ешь? — интересуется Костик, сгребая с тарелки последнюю ложку куриной лапши.
Сын очень любит лапшу ещё с детства. И я постоянно варю.
Я краем глаза кошусь на Антона, который сидит за столом. Отвечаю Шумилову, стараясь, чтоб голос звучал беззаботно:
— Да что-то не естся! Наверно, сыта?
«По горло», — хочу я добавить. Но посылаю ему злобный взгляд. Он доедает. И я, как вчера, стараюсь, не оставаться с ним один на один. После ужина он предлагает:
— Помою посуду?
— Помой, — отвечаю, иду в нашу спальню.
Квартира, в которой мы жили почти двадцать лет, теперь как чужая. В конце концов, эта жилплощадь — его. Я уйду! Только Тошу спроважу. Перееду туда, где я буду одна.
Он появляется в спальне, когда я читаю, намазав жгучим бальзамом виски. Глаза от него слезятся, зато мигрень отступает. Я продолжаю читать. А Шумилов садится на край и вздыхает.
Вчера он пришёл лишь под утро. А до того, просидел в кабинете. Я надеялась, там и уснёт. Но с утра обнаружила руку на талии. Неприязненно сняв, поднялась. И намекнула ему, чтобы спал в кабинете. У него там диван. Маловат? Ну, и что? Не желаешь спать там, иди к Миле!
Но Шумилов упорно пытается лечь. Он снимает футболку, штаны. Я взрываюсь рассерженным шепотом:
— Неужели ты не понимаешь, насколько противен мне? Если бы я переспала с Зарецким, ты бы мог лечь со мной в постель после этого? Если бы ты понимал, что он трогал меня, был во мне! Ты бы мог есть со мной из одной тарелки?
Сидя спиной, замирает. Штаны остаются висеть на коленях. Он выдыхает, слегка обернувшись ко мне:
— Вит, я ничего не испытывал к ней! Это был просто секс.
Мне становится так... Так противно! Так гадко. И я тороплюсь уточнить:
— Ты серьёзно?
А он вроде как и не видит подвоха:
— А что?
— Знаешь, — я усмехаюсь, захлопнув роман, — Лучше бы ты мне сказал, что любишь её! Иначе...
— Иначе, что? — повторяет Шумилов.
— Иначе ты выглядишь полным гондоном! — говорю, натянув одеяло до самой груди.
— Гондоном? — смеётся Шумилов.
— Да, именно так! — утвердительно хмыкаю я.
Он, обернувшись всем телом, сопит и буравит глазами. Наверное, хочет мне что-то сказать?
— А то, что я искал тебя там? И не нашёл! То, что Милана сказала мне правду о вас с Богачёвым...
— Какую ещё правду сказала Милана? — удивлённо шепчу.
— Такую! — язвительно фыркает муж, — Что вы с ним встречаетесь, спите. И что ты никак не можешь выбрать между нами двумя.
Удивление быстро проходит. Вот, сука! Да как у неё только духу хватило?
— Милана? Постой! — осаждаю я Костю, — Это всё тебе сказал Милана? — мне даже немного смешно. Обвела его вокруг пальца. А он и рад!
— Ну, да, — соглашается Костик. Вот уж точно, дурак дураком!
— Потрясающе! — я усмехаюсь, сцепляю ладони в замок на груди.
— А что, это разве не так? — щурит он голубые глаза. На свету голубые. А сейчас, в полутьме, они кажутся серыми...
— Белобрысая дрянь, — адресую Милане сей лестный посыл. Ненавижу её! Слишком мало досталось. Нужно было ей обе серьги оторвать...
— Вит! — Костик тянется, чтобы ко мне прикоснуться.
Но близость его неприятна. Даже сквозь ткань!
— Не трогай меня! — поджимаю колени, — Просто держи дистанцию, ладно?
— Хорошо, — поднимает ладонь, — Я держу.
— Мне всё равно, — говорю, — Что тебе наплела эта сучка! Но тот факт, что ты спишь с ней...
— Это было всего один раз! — повышает он голос.
Я смотрю на него:
— Поклянись!
— Что? — хмурит брови Шумилов.
— Поклянись, что это было всего один раз, — говорю. Ведь так просто? Если, конечно, то, что он говорит так и есть.
— Чем поклясться? — произносит с усмешкой.
Клянутся обычно самым дорогим. Тем, что страшнее всего потерять.
— Здоровьем детей, — говорю, скрестив руки.
Шумилов смеётся, кусая губу:
— Ты с ума сошла? Кто же клянётся такими вещами?
Ну не твоей же карьерой клясться? Хотя, почему бы и нет! Неизвестно ещё, что для тебя в этом мире дороже.
— Хорошо, — говорю, — Значит, это не правда!
— А ты? — он глядит на меня, — Может быть, ты поклянёшься здоровьем детей?
— Да, легко! — отвечаю я с лёгкостью.
— Ну, давай! — подогнув под себя одну ногу, он ждёт.
— В чём именно клясться? — пожимаю плечами.
Он смотрит в упор:
— В том, что ты не спала с Богачёвым с тех пор, как он уехал отсюда ещё до рождения Майи.
Мне даже думать не нужно. Я с ним не спала! Потому выдаю, глядя прямо в глаза, в этом свете практически тёмные:
— В последний раз я спала с Никитой ещё до рождения Майи. Это был наш прощальный с ним секс накануне отъезда. Когда он с семьёй отправился в Гагры.
Шумилов сбит с толку. Меньше всего он рассчитывал, что я начну вспоминать. Желваки проступают на скулах, взгляд такой, словно вот-вот порвёт.
Я