— Капризный ребёнок! Назло маме отморожу уши!
— Что… Вит! Ну, вот чего ты опять? — теперь уже я не выдерживаю. И смотрю на неё в полутьме.
— Что я? — вопрошает.
— Тебе лишь бы ковырнуть побольнее, — шепчу. Успокоившись, стараюсь дышать глубоко.
— Мне? — поднимается Витка на локте, — Это я разве пела сегодня обидные песни?
Сердце опять ускоряет свой ритм:
— Какие обидные песни?
— Такие! Про женатого! — отзывается Вита, садясь.
— Я думал, тебе понравится. В тему, — я тоже сажусь, поправляю одеяло. Оно одно на двоих. Так было всегда. И раньше нас это ничуть не смущало. А теперь одеяло стало предметом раздора. Она тянет его на себя! Я, поддавшись, остаюсь полуголым. Теперь сплю в трусах.
— Шумилов, какой же ты…, - фыркает Витка.
— Ну, какой? Договаривай, — требую я.
На ней тонкий хлопок ночнушки. Под ним… Скорее всего, тоже трусики. Ибо боится меня! Вдруг овладею, пока она сонная? Как потом с этим жить?
— Не хочу! — отрицательно машет. Натянув одеяло до самых подмышек, сидит, смотрит в сторону.
Я же смотрю на неё. В свете тёмных гардин комната кажется розовой. Витка тоже розовая. Или это она покраснела так сильно?
— Вот ты всегда так. Ты всегда недоговариваешь, — говорю в её адрес, — Таишься! А я, может быть, хочу знать, что ты держишь в себе? Почему ты не делишься? Из-за вот этих твоих недомолвок всё и случилось.
— Что всё? — в недоумении смотрит она на меня.
— Всё, — повторяю расплывчато.
Витка хмыкает:
— То есть, ты хочешь сказать, что ты изменил мне с Миланой из-за «моих недомолвок»?
— Вот именно так! — говорю, — Из-за них.
— Чудесно! Это в твоём духе, Шумилов! — отвечает она, — Перекладывать с больной головы на здоровую.
Теперь мой черёд сомневаться:
— Твою голову вряд ли можно назвать здоровой.
Вита, открыв рот, сидит:
— В смысле?
— Я про мигрень, — тороплюсь я исправиться.
— Угу, — отвечает она.
— Вит? — говорю извинительным тоном.
Она снова ныряет, как щучка, под ткань одеял, и ложится спиной:
— Отвали!
— Ты — жестокая женщина! — делаю вдох.
— А ты идиот! — отвечает Виталя.
И тут я согласен с ней. Даже спорить не буду. Приму эту истину:
— Я — идиот. Я не спорю! Я поступил по-идиотски. И я сожалею об этом. Ну, что теперь делать? Обратно уже не вернёшь! Нужно как-то жить дальше. И мне с этим жить.
— И не только тебе, — шепчет Витка. А это уже кое-что! Хоть какой-то намёк на эмпатию.
— Ну, ты как-то справляешься, — пытаюсь её спровоцировать. Пусть скажет: «Не справлюсь». Пусть спорит со мной, — Вижу, устроилась в жизни. Уже планы строишь в своей голове.
— Откуда тебе вообще знать, что я строю в своей голове? — возмущается Вита.
— Я вижу, как у тебя волосы шевелятся от напряжения, — смеюсь я в ответ, — У тебя-то всё складно! Отец Майкин, ей всё расскажешь. И заживёте втроём.
— Втроём? — уточняет она. Снова вижу её острый носик на фоне стены.
— Ну, я имею ввиду. Семьёй, — говорю, — Антошку он купит. Ему не впервой!
— Шумилов! Оставь свои фантазии при себе. Мне они не интересны, — получаю в ответ.
Вздыхаю. И в этот раз обращаюсь, скорее, не к ней, а к себе:
— А мне что делать? Как жить?
— Это твоя жизнь, сам её и живи. Позови к себе Милу, она будет тебе супы варить и печь торты, — предлагает Виталя.
В груди закипает:
— Господи, Вит! Ну, причём тут она?
— Да при всём! — отзывается Вита, повысив голос, забыв о негласном молчании, — Ты что думаешь, это так просто? Переспал с моей лучшей подругой, а я взяла и забыла. Подумаешь, мелочь!
— Я так не говорил, — шепчу, призывая её говорить чуть потише.
— Но ты думал так! Всё это время так думал, — она так и лежит, обернувшись ко мне.
— Не правда, — шепчу я, — Не правда.
— А то я не вижу! — язвительно тянет она, — Я бедный несчастный, меня вынудили это сделать. А теперь меня не хотят понять и простить.
— Его же ты поняла и простила, — говорю я, имея ввиду Богачёва.
Она поняла. Отвечает:
— Не лезь!
— Ну, вот! Ч.т.д.
— Это у тебя ч.т.д. И доказательств не требуется. Изменил, так лежи и молчи! — возмущается Витка.
— Я молчу, — говорю.
— Вот и молчи.
Мы молчим. Причём оба! Слышно, как птица садится на ветку. Клюёт…
— Вит? — говорю в тишину.
Тяжкий вздох извещает о том, что она меня слышит.
— Вит, ну послушай! Я не хочу жить с Миланой, — продолжаю я жалобным тоном, — Я ни с кем не хочу жить, кроме тебя.
Витка хмыкает:
— Я понимаю, первое время тяжело. Привык к хорошему. К тому, что за тобой убирают, готовят тебе и стирают твои футболки потные. Привыкнешь!
— Я сам их стираю уже, между прочим, — бурчу.
— Ну, вот! Прогресс на лицо, — издевается Вита.
Теперь уже я подавляю мучительный вздох:
— Ты всё-таки жестокая женщина.
— А ты — идиот! — отвечает она.
И где та любовь, что наполняла нас ещё каких-то пару месяцев назад. Что сочилась, лилась отовсюду. Которой мы щедро делились друг с другом. И что это было? Обман?
— Вит? — говорю, — А тебе ни чуточку не жаль расставаться со мной? Вот ни капельки не обидно?
— Обидно, — короткое слово ничуть не даёт представления о том, что она чувствует. Снова врёт. Или на сей раз правдива.
— Так может не надо? — шепчу, — Давай поживём раздельно, если ты хочешь? Даже можем долго пожить. Год, или два. Хочешь, переспи с ним, — вот это уже было лишнее. Хотя, я планировал дать ей свободу. На время. Не навсегда. Но, где временно, там постоянно…
— О, боже! — вздыхает она.
Мне слышится нечто другое:
— Уже?
— О, Боже! Я сказала: «О, Боже!», — отзывается Вита.
— А мне показалось: «Уже», — говорю.
— Тебе показалось, — уткнувшись в подушку, она собирается спать. Как бы ни так!
— А ты не спала с ним ещё? — уточняю.
Молчит. Вдруг, спустя несколько долгих секунд отвечает:
— Спала.
— Ты серьёзно? — сбитый с толку этим внезапным признанием, я поднимаюсь на локте.
— Отстань, — отвечает Виталя.
Но я, позабыв о границах, принимаюсь её тормошить:
— Ты серьёзно? Ты спала с Богачёвым? Но ты же клялась!
Теперь я прекращаю шептать. А она продолжает:
— Я клялась до того.
— Ты серьёзно? Спала с ним? — в голове не могу уложить этот факт, — О, господи! Я так и знал! Я это чувствовал! Вита! Ты давала ему…
— Перестань! — подскочив, ударяет меня кулачком по груди.
Но я не могу перестать. Я уже не могу запретить себе думать об этом. Весь мой мозг объят пламенем ревности.
— А как