— Бывает! — смеётся отец, — И у вас будет так. Вот попомни моё слово! Будешь вот также сидеть, и Антохе втулять за жизнь.
«Твои слова, да Богу в уши», — приходит на ум. И с каких это пор я стал таким верующим?
— Ну, пошёл спать! А то мать заподозрит чего. Коньячок-то ещё не закончился, — папа встаёт, потушив сигарету.
— Давай! Спокойной ночи, — я кутаюсь в мамину шаль. Упираюсь коленями в грудь, словно в детстве. Антошка. Виталя. И Майка. Вот и вся моя жизнь. Убери хоть одно, и я рухну.
Заморозив себя окончательно, я возвращаюсь наверх, в спальню. К Витке. Надеясь, она уже спит, и не станет меня прогонять? Так и есть! Вита спит. Отвернувшись, бочком.
Осторожно ложусь рядом с ней. Придвигаюсь поближе. Рыжий волос щекочет мой нос. Они пахнут божественно, волосы Витки! Вся она пахнет особенно. Так, как никто.
Наслаждаюсь моментом, касаться боюсь. Пока спит, мне ничто не грозит. А проснётся, и сказка закончится.
«Вита, Виталечка», — думаю я, представляя на миг, что у нас ничего не случилось. Но рука замирает над матовым плечиком. Как будто она не моя. Словно прав не имею! Сглотнув эту боль, я дышу глубоко-глубоко. Я хочу надышаться, впитать. Её близость. Когда буду снова один засыпать в нашей некогда общей постели, то буду с теплом вспоминать этот миг.
— Цом, цом, цом, — отзывается Витка. Поджимает колени, и в меня упирается кругленький зад.
Глава 39. Вита
Ну, вот, я и дома! Шумилов привёз меня. Высадил возле подъезда. Сначала мы Майку доставили. Та попросила оставить её у метро. Поедет на встречу с профессором? Обогащать свой внутренний мир?
Стараюсь не думать об этом. Приняв душ, плеснув себе в чашку остатки вина. Я сажусь на кровать и включаю ночник. В комнате тихо, и свет приглушённый. Люблю полутьму. В присутствии белых ночей так трудно бывает унять мельтешение мыслей! Достав из сумочки все его письма, я разбираю их, словно пасьянс. Пожалуй, начну с самого первого.
На конверте написано: «Май 1991 год». Как давно это было. И страшно читать! Вдруг там то, после чего моя жизнь никогда не будет прежней? Но… Разве в последнее время уже не случилось того, отчего моя жизнь изменилась? Чего мне бояться? Куда же ещё завернёт мой маршрут?
Почерк Шумилова. Сразу заметно! Такой, каким был ещё в детстве. Тогда он старался писать разборчиво. Даже «ш» от «т» легко отличить. Набираю в грудь воздуха, начинаю читать…
«Моя милая рыжая девочка! Здравствуй!», — рыжая. Значит, он… про меня?
«У тебя интересное имя. Виталина. Виталя. Тебе оно очень идёт. Я влюбился в тебя, как подросток! Подожди. А я же и есть подросток? А ты младше меня на один год. Год — это много и мало. Год — это целая жизнь. Я родился уже, а ты была только в планах. Вот так. Так что я старше! Умнее. Не спорь.
Так вот. О чём это я? Я влюбился! Как только увидел тебя, сразу залип. На твою вовлечённость. Девчонка с книгой — это круто. Нечасто увидишь такое. Я, кстати, прочёл этот твой роман «Поющие в терновнике». И вот что скажу. Герой этот — полный мудак! Он реально её провоцировал. Сам весь извёлся, и бабу довёл. Раз уж ты Богу служишь, так и служи! Чего лезть к ней со своей любовью? Зачем он давал ей надежду, если знал, что между ними ничего не будет? Жаль, не могу спросить у тебя. Я стесняюсь! Подумаешь, что я интересуюсь женскими книгами. Итак, называешь девчонкой.
А я — не девчонка! Я — парень. Влюблённый в тебя. Ты не знаешь! Не видишь. Не чувствуешь. Ты считаешь меня просто другом. Пускай! Это даже лучше. Начать с дружбы. А после… Как пойдёт. Я очень надеюсь, что ты разглядишь во мне больше, чем друга. Ведь это так круто — найти дружбу и любовь в одном человеке. Ты — мой друг. Ты — моя грёза. Прикольно звучит? Грёза. Моя Виталина. Мой Рыжик.
Ты бы знала, какая смешная, когда хмуришь нос. И у тебя над бровями рождается складочка. А ещё, когда смотришь… Я просто кончаю! Прости. Не сдержался. Смотрю на тебя и сил нет. Так хочется поцеловать тебя в губы. Они у тебя ярко-розовые. Как будто ты их красишь. Но ты же не красишь? Ты вообще не красишься. В отличие от твоей подруги, Миланки. Она задолбала меня! Подвези, подвези! Я ей, что, извозчик? Не нанимался! Но отказать не могу. Ты обидишься. Говорят, что путь к сердцу девчонок лежит через подруг. Понравишься им, понравишься девушке.
Я очень хочу тебе нравиться, Вит. Посмотри на меня хоть разочек! Не так, как ты смотришь обычно. Посмотри как на парня. На взрослого парня. Может быть, я — недостаточно взрослый для тебя? Может, ты любишь парней постарше? Я узнавал, ты ни с кем не встречаешься! Ты, наверное, даже ещё не целовалась ни с кем? Возможно, я буду первым?
Ой, Вит! Вот, опять… Представляю себе твои губы. И таю, как снег! Тупые сравнения. Я не поэт. Я пока не решил, кто я. Просто пацан, так нелепо запавший на девочку, которая любит читать.
Подарю тебе книгу. Вот только, не знаю, какую. Чтобы ты не сочла меня глупым. Или слишком умным. Что ещё хуже! Ведь я не такой уж и умный, раз не придумал ещё, как тебя покорить.
На сегодня прощаюсь. Пойду фантазировать, как буду тебя целовать.
Твой друг, Константин».
Поднимаю глаза, словно вынырнув. Костя! Мой друг. Как давно это было. Давно… А как будто сейчас. Это он, многолетней давности только. Но — он! Боже мой! Константин.
Открываю другое письмо…
«Моя милая рыжая девочка! Здравствуй. У меня всё нормально. Учусь. А ты всё такая же яркая. Шапку не носишь. И волосы, как у Медузы Горгоны. Смотреть на тебя боюсь! Вдруг превратишь меня в камень. Ты в курсе, что все пацаны избегают тебя? Хотят познакомиться, но избегают? Они тоже боятся. А я подошёл! И они мне завидуют. Говорят: «А какая она?». А я им отвечаю: «Она лучше всех!». Толька Зарецкий прокнокал, что я в тебя втрескался. Насмехается, гад! Говорит, это скоро пройдёт. Советует мне присмотреться к Миланке. Она типа, доступная. Даст.
А мне это, знаешь, не надо! Ну, чтоб давала. Я хочу по любви…».
В глазах мутнеет от злобы. Толька Зарецкий ему