— Ну, что, дорогой! Поздравляю. Мы сделали это! — и, взяв одну из бумажек, лежащих поверх остальных, предлагает мне ознакомиться.
Я беру и со вздохом читаю…
«Приношу извинения ВУЗу и персонально Шумилову Константину Борисовичу. Намёк его был истолкован неверно. Его отношение ко мне носило сугубо учебный характер и никаких предпосылок о том, чтобы думать иначе, у меня не было…».
— Это что? — говорю.
— Извинения Светы, — толкует Инесса.
Я опять возвращаюсь к бумажке. На ней стоит подпись и дата. А также печать: «Приложить к личному делу Шумилова К.Б.».
— На меня завели дело? — впиваюсь глазами в Инессу, — Вы же сказали, до суда не дойдёт?
— Ой, Костя! — она отбирает сей важный листок, — Это внутренний документооборот нашего ВУЗа. У каждого из преподавательского состава есть личное дело. Это такая папочка, с надписью. Слышал?
Краснею:
— Ну, вроде того.
— Твоё личное дело, Шумилов, теперь отличается от остальных, — говорит она с гордостью. Как будто не скандал с домогательством, а как минимум, грант, приложила к нему.
— Не самым выгодным образом, — хмыкаю многозначительно.
— Не самым, — кивает Инесса, — Но ты же не намерен от нас сбежать? Теперь-то уж точно никуда не денешься! Иначе об этом… недоразумении, узнают на новом месте работы.
— Значит… я не уволен? — гляжу на неё, как паломник на господа Бога.
Она усмехается:
— Нет, Костя, миленький! Нет! Ну, куда же мы без тебя? Ты же — наш выдающийся ум! Ты планируешь сдать диссертацию?
Выдыхаю. В глазах расплываются мутные пятна. Не думал, что так среагирую.
— Костя, ты что? — Инесса подходит, кладёт свою руку ко мне на плечо, — Ты в порядке? Воды принести?
Я машу головой:
— Где она? Света.
— Ну, что тебе Света? — вздыхает Инесса, опять становясь деловито-серьёзной, — В больнице она.
— В больнице? — шепчу.
— Ну, там другая история. Это тебя не касается, понял? Не вздумай ходить к ней! — палец Инессы настойчиво тычет в меня.
— Почему? — озадаченно хмурюсь.
— Потому! — произносит шефиня, — Ты итак натворил… Боже, как вспомню, так вздрогну! Думала, сроду потом не отмоюсь от всей этой грязи. Уж если б раздули скандал, то наш ВУЗ, да и я вместе с ним, угодили бы в чёрные списки.
Она говорит обезличенно.
«Света в больнице», — рассеянно думаю я. Почему? Отчего? Неужели, моя вина в том? Нет! Я обязан узнать. Я обязан её навестить. Но ставить в курс дела шефиню совершенно не обязательно. Инесса итак пострадала! Мне стоит её поберечь.
Поднимаюсь:
— Инесса Васильевна, даже не знаю… Я рад! Это — лучшая новость за последнее время. Да что там, за всю мою жизнь! Не считая рождения сына и дочки.
Теперь, когда я стою в полный рост, Инесса не кажется такой уж серьёзной. Трудно казаться серьёзной, когда ты вынужден смотреть на кого-либо снизу вверх. Она ростиком с Витку. И почему в моей жизни все женщины мелкие? Высоких и длинноногих брюнеток уже разобрали, пока я страдал?
— Я тоже! Я тоже несказанно рада этому, Костя, — берёт мои плечи, сжимает, — Ничего, ничего, — поправляет пиджак на груди, — Эту историю скоро забудут. И всё войдёт в привычную колею. Даже хорошо, что сейчас лето, каникулы. Сессия позади! А с сентября ты приступишь к работе. С новыми силами в бой.
— И вечный бой, покой нам только снится, — продолжаю я мысль.
Инесса, меня отпустив, улыбается:
— Да, это уж точно! Покой нам только снится. Но, такова жизнь.
«Жизнь — жестянка», — добавляю я мысленно. Из кабинета выбираюсь каким-то подавленным. Мне бы воспрянуть! Но сил не осталось. Как говорил Фридрих Ницше: «После победы наступает чувство великой потери». Примерно так и со мной! Я потерян. Единственное, чего мне сейчас хочется — сесть, покурить и подумать.
Но, увы! Остаться один на один со своей рефлексией, мне не даёт громкий оклик.
— Борисыч! — Артур Моложаев стремится ко мне сквозь пролёт, — А я как знал, что ты тут!
Я усмехаюсь. Обнявшись, мы отходим в сторонку. Народу сейчас в ВУЗе мало, преподаватели все разбрелись в отпуска. Так что, моё появление здесь проходит бесследно. Почти.
— Ну, как там? Как чё? — торопит Артур, выпучив взгляд, словно рыба.
Пожимаю плечами:
— Оправдан.
Артур выдыхает так шумно, как будто копил этот воздух в себе:
— Ну, как гора с плеч! Я прямо извёлся весь. К Инесске ходил. А она, зараза такая, не колется. Говорит: «Это наше с Шумиловым дело! Не лезь». Представляешь?
— Да, Инесска — кремень! — соглашаюсь.
— Ну, так что? Расскажи? Как сложилось? — не унимается мой институтский приятель.
Предлагаю ему:
— Может, под ивкой присядем?
Мы покидаем наш ВУЗ. Окружающий мир заливает июньское солнце. Этот июнь я запомню надолго! На всю свою жизнь.
Ива всё там же. Стоит, наклонившись в печальном раздумье. Прячет скамью под своей шевелюрой. Садимся. Вздыхаем. И я, закурив, говорю всё, как есть.
— Вот, дела! Ну, и жизнь у тебя, Борисыч! Хоть книгу пиши.
— Да уж, — бросаю я, — Книга получится не очень весёлой.
— Так, а с женой-то чего разводиться надумал? — уточняет Артур. Я сказал лишь о том, что мы с Виткой, скорее всего, разведёмся. А о том, почему, предпочёл умолчать…
— Да, так! — отмахнувшись, тяну в себя дым, — Наболело.
— Ну, может ещё, повернётся лицом к тебе эта… Ну, как её? Любовь! Вот, — изрекает философ.
— Что-то ты навык, гляжу, растерял! Совсем закостенел твой словарный запас, — упрекаю по-дружески.
— Ой, мозги закипают! Всю свою, так сказать, мысль излагаю в работе, — пепел с его сигареты падает к нашим ногам.
— Диссертацию пишешь? — бросаю.
— А то! — отвечает, — А ты?
— Мне пока не до этого, — делаю вдох, — Слушай, Артур! Подсоби. Узнай для меня телефон Моисеевой Светы.
— Моисеевой? — снова упёршись глазами в меня, произносит приятель, — А зачем тебе?
— Надо, — шепчу, — И узнай, отчего она в больницу угодила? А то Инесска сказала мне только, что Света в больнице. А почему, не говорит!
— На то она и Инесска! — замечает Артур, и, усмехнувшись, рождает догадку, — Думаешь, Светка себе это… вены порезала, что ли? Из-за неразделённой любви?
— Да типун тебе! — фыркаю, — Я не хочу стать причиной для чьих-то страданий.
— Уже стал, друг, уже стал, — треплет меня за плечо Моложаев, — Хорошо. Я узнаю всё, что смогу. У меня в отделе кадров девчоночка есть…
Его хитрый оскал вызывает усмешку:
— Ты гляди, осторожно с девчоночками! Харассмент предъявят. Будешь потом огребать, как и я.
— А я чё? Я не гордый! Я, может, хочу, чтобы мне предъявили харассмент. Моя репутация слишком уж чистая. Надо немного её запятнать, — Артур излучает бесстыдство.
А я не могу сдержать смех.