Когда он уходит, оставив меня под раскидистой ивой. Я лезу проверить смартфон. Что там Вита хотела? Два пропущенных. Думал, будет, хотя бы, штук пять! И всего лишь одно сообщение:
«Нужно встретиться. Разговор есть», — как серьёзно настроена барышня. И о чём может быть разговор? О разводе? В связи с последними обстоятельствами, иного ждать не приходится. Будем думать совместно, как детям сказать? Делить имущество, распределять время общения с сыном.
О, Господи! Я возвожу глаза к небу. Как же мне хочется смыться отсюда. Исчезнуть. Забыть. И забыться. Но, нет! Не сегодня. Напиваться я буду потом, когда заимею штамп в паспорте. А пока… Нужно расставить все точки.
Встаю. Выдыхаю. Поеду домой, прогуляюсь с Капустиным. Пока Витка ещё не успела отнять! А затем, ближе к вечеру, оденусь прилично и возьму курс на «Асторию». Мне нужно узнать у него обо всём. И тогда… И тогда принимать непростое решение.
Глава 41. Вита
Этой ночью, объятая воспоминаниями, я готова была простить ему всё. А сейчас… Я так зла на Шумилова! Что за тайны он столько лет берёг от меня? Почему я не знала про Тоню Зарецкую? И что за история со студенткой? И почему, интересно знать, он ни слова о Миле в последнем письме? Как будто не спал с ней! Или… есть ещё одно письмо, для меня недоступное? В общем, намерена выяснить всё.
Вот только мой благоверный не хочет брать трубку. Звонила ему. Написал:
«Пообщаемся позже. Сейчас очень занят».
Занят он, видите ли! И чем же, позвольте спросить? Быть может, общается с Милой? Решает, какой предпочесть из цветов: ярко-рыжий, или бледно-блондинистый?
Ух, как меня будоражит его нежелание встретиться. Прождала целый день. А теперь, ближе к вечеру, собираюсь поехать к нему. Буду ждать его дома. Ведь он же прикатит туда? Рано, или поздно. Откроет дверь, а там — я! С целой кучей вопросов. Прижму его к стенке. И буду пытать…
В дверь звонят. Почти одетая, я замираю. На мне джинсы, трусики, майка. И блузка, которую я не успела пока застегнуть. Приближаюсь к замку.
— Кто там? — бросаю погромче.
На площадке царит полумрак. Как всегда! Окна пыльные, некому мыть. Освещение скудное, «лампочка Ильича». Кажется, горкомунхоз отказался курировать «памятник древней истории».
— Вита, открой! Это я! — произносит… Милана?
От удивления я открываю практически сразу. И что она делает здесь?
Вижу, Милка стоит, чемоданчик у ног. Прислонённая к стеночке, выглядит так, словно только что вышла из бара. Эффектная кофточка с люрексом. Помню её! Джинсы узкие. Я всегда удивлялась, как она может такие носить? Каблуки…
— Чем обязана? — грозно бросаю.
Она выдыхает:
— Пусти!
— И зачем? — удивлённо стою, не спешу пропускать.
Мила стонет досадливо:
— Дольская! Ты пропусти, а потом расскажу. Не на площадке же мне объясняться. Или хочешь, чтобы все твои соседи узнали, кто с ними рядом живёт? — говорит преднамеренно громко.
И я прямо вижу, как в соседней квартире, Вяцеславовна липнет к глазку. И внимательно смотрит!
— Входи, — неохотно открыв дверь, встаю так, чтобы Мила вошла. Меня обдаёт её запахом сладких духов и спиртного. Пила что ли? Боже! Какое число? Ведь у неё же сегодня… день рождения. Хотя, это меня не касается. Больше меня не касается всё, что с ней связано. Пусть отмечает сама.
— Если ты пришла, чтобы отметить со мной юбилей, то зря старалась, — произношу я надменно, — Меня не колышет уже! Отмечайте с Шумиловым. Он пусть тебя поздравляет и дёргает за уши.
— По дёрганью за уши ты мастерица у нас, — отвечает Миланка, снимает свои каблуки, — Ох, господи! Я задолбалась на них ковылять! У вас тут не двор, а колдобины.
— Ты пешком шла? — издевательски хмыкаю я.
— Да машина сломалась! Оставила… там! — она машет рукой.
— Ну, и? — говорю, сложив на груди руки, — Зачем ты пришла?
Миланка, вздыхает, кладёт чемодан. Из него появляются… деньги. Она вынимает их, пачку за пачкой. И вскоре на сером паласе лежит «натюрморт».
— Ч-то это? — не могу оторвать от них глаз.
— В общей сложности тыщ сорок пять, — произносит Милана, — Извините, я пять тысяч потратила!
Я обретаю дар речи не сразу. В голове назревает тайфун.
— Это… деньги Никиты? Те самые деньги, которые он дал? — сев на корточки, я беру пачку. Пытаюсь прикинуть, сколько сотен содержится в каждой из них.
— Не обольщайся, подруга! Это я не тебе, это Майке! — Милана бросает застёжку, встаёт.
— Майке? — смотрю на неё, — Да о чём ты вообще? Это ты их взяла!
— Для тебя! — восклицает она, — Для неё. В общем! Ты всё равно от него не взяла бы ни копейки. Я знаю тебя, как облупленную!
А вот с этим мне трудно не согласиться. Да, я от него не взяла ничего. И вот эту сумму хотела отдать по частям. Разобраться с кафе, и с разводом. Продать свой Фольксваген Жучок. Хоть и жалко до одури…
— Надо же! — хмыкаю, — Помнится, ты утверждала иное? Утверждала, что я «продалась»?
Мила обходит меня вместе с кучей «зелёных». Проходит на кухню, налив себе воду в стакан, жадно пьёт:
— Я знаю, за что он тебя полюбил! За твою принципиальность. Вот я беспринципная, да? Хотя всю жизнь хотела казаться другой. Надоело казаться!
«Кто полюбил? Костя, или Никита?», — хочу я спросить. Но вопрошаю иное:
— И в чём же моя принципиальность? В том, что встречалась с женатым и родила от него?
Мне так горько в душе. Мне не жаль! Откажись я родить, не появилась бы Майка. Но теперь всё так спуталось. Словно клубок, где конца не найти. За любую нить тянешь, а толку…
Мила, поставив стакан, смотрит так, словно я говорю чепуху:
— Ты родила от любимого дважды. Ты счастливая баба, Дольская!
Я неприязненно хмыкаю: «Да, уж! В итоге ни один, ни другой не оценили меня по достоинству. Хотя… Может быть, это и есть та оценка, которую я заслужила?».
Милана, вздохнув, выдаёт:
— Это я принесла ему тот материал для анализа.
— Какого анализа? — произношу я, а губы почти не шевелятся. Язык каменеет, а сердце не бьётся в груди…
— ДНК! — отвечает Милана, почти с гордостью. Словно сделала что-то полезное.
— Ты? — я шепчу. И желаю вцепиться в неё. Только ноги не делают шага. Стою, прислоняясь к стене оголённым плечом. Блузка съехала на бок, резинка на левом запястье. Я так и не успела собрать свои волосы в хвост… Не успела уйти! Очень жаль.
Мила хмыкает:
— Да!