В её исполнении это звучит так обыденно, просто. Ничего, что она растоптала, разрушила жизни нас всех?
— А ты тем временем, подберёшься к Шумилову? — хмыкаю я, продолжая её злобный план.
— Да! Ну и что? — усмехается Мила.
— Ну, и что? — я смотрю на неё, не желая поверить, — Ну, и что? Ты серьёзно, не видишь в этом ничего предрассудительного?
О, боже! Какая я дура. Разве можно вот так ошибиться и выбрать в подруги себе эту дрянь?
— Ну, признайся! Вы спали? С Никитой, — надменно парирует Мила.
«Не твоего ума дело», — отвечает мой взгляд. Но, желая расставить все точки над «й», говорю:
— Умойся своим превосходством! Ты, злобная сука! Не спали!
А Мила, взамен, чтобы выдать ответный заряд оскорбительных фраз, произносит с улыбкой:
— Вот, Дольская! А ещё говоришь, что не принципиальная.
Я смотрю на неё, как на диковинку. Вроде это — она! Та, с кем так долго дружили. С кем делились всем сразу. Парнями, секретами, тряпками. Всем! Так, за что же она предала? Предала так продуманно, грязно. Разве я заслужила такое? Разве я не единственный близкий, родной человек. Как она называла меня… До всего.
— Значит, ты играла со мной, как кошка с бантиком? — подвожу я итог.
— Как Капустин с капустным листом, — изрекает Милана.
— И что же? Оно того стоило? — хмыкаю я.
Милана грустнеет, улыбка сползает, и губы становятся вялыми. Уголки смотрят вниз. Она как обычно, накрашена ярко. А сейчас эта яркость граничит с распутством! Как там Шумилов писал в своём давнем письме? «Милана доступная. Даст». Вот она и дала! Дала жару нам всем.
— Нет, — говорит, — Он не любит меня.
— Ты так уверена в этом? — пожимаю плечами. Вот я, например, не уверена. До сих пор не уверена ни в чём. Словно всё, во что верила прежде, рассыпалось, стёрлось…
— Абсолютно! — кивает Милана. Как будто Шумилов ей прямо сказал, что не любит. Но он не описывал это в своих многочисленных письмах. Ни разу за все эти годы он не писал, что не любит её. Так с чего же мне верить словам этой суки?
А Милана как будто не хочет, чтоб я ей поверила. Ей было нужно другое! Но только вот, что? Обойдя меня, чуть прикоснувшись обтянутой грудью, она произносит:
— Ну, всё! Мне пора. Мавр сделал своё дело, Мавр может уходить.
В коридоре она обувается, отшвырнув пачку денег разутой ступнёй так небрежно, как будто испытывает к ним неприязнь.
Я наблюдаю, как Мила уходит. Закрыв за собой дверь квартиры. Стою в коридоре и думаю: «Что это было? И как реагировать?». Взгляд опускается на пол. Туда, где лежат пачки долларов. Одна из них явно початая. И что мне со всем этим делать? Нести Богачёву? Вернуть?
Вдруг по ту сторону двери опять раздаётся настойчивый стук. Мила, открыв, проникает без спросу. Наверно, забыла сказать что-нибудь? Ах, ну да! Чемоданчик остался. Такой же гламурный и розовый, как и она.
Дальше следует вздох. Она виновато косится на деньги:
— Слушай, Дольская! Можно я пачку возьму? Ну, всего лишь одну! У меня же всё-таки днюха сегодня. Сорок пять, как-никак. А такое раз в жизни бывает.
Не дождавшись кивка, она опускается на пол. Выбирает из кучи одну пачку зелени. Припрятав к себе в декольте, поднимает глаза. Её тени размазались, тушь потекла. А деньги в разрезе торчат, как приманка.
— Выглядишь, как проститутка! — роняю с презрением.
— От проститутки и слышу, — парирует Милка. Пытается встать на своих каблуках. Но нога подгибается, и она со всей дури врезается в кучу бабла. Остаётся лежать, окружённая пачками долларов.
— Господи, Дольская, — шепчет, и лезет в карман своих джинсов, — Сделай мне селфи! Будь другом.
Я на секунду теряю дар речи. И эта картина… Она в кофте с люрексом. Губы в помаде. И деньги на фоне волос.
— Для надгробной плиты в самый раз, — говорю и беру из её рук смартфон…
На заставке мы вместе. Весёлые, гордые! Сзади кафе «ВитаМила». Я помню. В тот год мы открыли его…
Мила берёт одну пачку зелёных, и держит их вместо свечи. Руки сложены на груди. Глаза закрыты, как будто и впрямь умерла. И всё это жутко и глупо! А мне так смешно… Не могу удержаться! И смех прорывается. Нервный, трепещущий. Мила смеётся со мной. Только вскоре наш смех превращается в вой. Я, спустившись по стеночке, громко рыдаю. Она закрывает руками лицо и трясётся всем телом.
— Не ной, идиотка! Испачкаешь доллары тушью! — толкаю подругу ногой.
Откатившись к стене, она поднимается. Встав на колени, глядит на меня снизу вверх:
— Вит! Ну, Вит! Ну, прости меня, дуру! Ударь, Вит! Ну, хочешь, ударь! Ну, сделай мне больно! Ну, вырви серёжку! Вторую! Вот, — отодвинув белёсую прядь, демонстрирует ухо, — Вот эта почти зажила.
— Охота было бы руки марать об тебя, — вытираю я слёзы.
Она оседает, придавив свои пятки обтянутым джинсами задом:
— А у меня винчик есть в чемоданчике. Может, выпьем? У меня же всё-таки днюха сегодня.
— Старая лошадь, — бросаю со всхлипом.
— Вообще-то, Кагор, — отвечает она. И, добравшись ползком к чемодану, вынимает бутыль.
Когда-то давно, Миланкина мама сказала, что из всех алкогольных напитков пользу здоровью приносит вино. Причём, именно красное! Так как оно благотворно влияет на кровь. С тех пор мы с Миланой всегда покупали «Кагор». Считая при этом процесс опьянения крайне полезным.
Вот и теперь, мы сидим на полу, расслабленно вытянув ноги. И пьём, из одной на двоих непрозрачной бутылки, вино.
— А помнишь, как ты приставала ко мне? Накануне замужства? Гварила: «Смогу ли я полюбить, или нет?». Вот! Смогла же! — толкает Милана.
И, выхватив горлышко, прислоняет к губам.
— Теперь-то уж што? — говорю и смотрю безразлично на деньги. На ноги, две пары которых топорщат вверх яркие кончики пальцев напротив стены.
— Ты не просс-сишь, я знаю! Не простишь меня, Вит? Но ты знай! Что со мной он был дважды всего. Да и то… утешался, — Милка суёт мне бутылку. Я пью.
— Теперь-то уж што? — повторяю.
— Чего ты? Заело? — толкает она.
— Забыла! — цежу, — Что-то хотела сказать тебе… Аааа! Ты сука и дрянь! Я тебя не прощу!
Милка хмыкает пьяно. Она появилась уже чуть подвыпивши. Я напилась на голодный желудок. Всего-то и съела сегодня, что два бутерброда и чай.
— Просссишь! Вот увидишь, просссишь! И Костика тоже просссишь! — произносит она.
— Не прощу! Он переспал с моей лучшей подругой, — говорю убеждённо.
— Лучшей? — расплывается Мила