— Я дома! — бурчит, — Стою у двери. Тут закрыто вообще-то. А у меня с собой нет ключей. Ты же мне не дала? Сказала, что я потеряю.
— Ну, правильно я сказала, — отвечаю рассеяно, — Подожди! А чего ты так рано приехал?
Я смотрю на часы. Полшестого утра!
— Да Санькин отец ехал с вахты. И предложил подхватить нас втроём. Я писал вам! Вы что, не читали?
— Читали! Конечно, читали! Мы просто за городом с папой. Тут связь плохо ловит, — пытаюсь найти оправдание, — Сынок, посиди! Мы сейчас.
— А у меня есть варианты? — лениво парирует сын.
Положив трубку, я напрягаю Шумилова. Тот прочитал смс:
— Это Тоха звонил!
— Знаю! — собираю одежду, которую мы раскидали ещё накануне, — Шумилов! Мы с тобой ужасные родители!
— Это не правда, — встаёт, — У нас есть полчаса? Ну, там зубы почистить, глотнуть кофейку.
— По дороге глотнёшь! — нахожу свои трусики.
— Белые, в синий цветочек, — смеётся Шумилов.
Мы собираемся быстро. Решаем оставить Фольксваген, поехать на Костиной. Капустина взяли с собой!
— А цветы? — говорю.
— Ну, ты завтра вернёшься, — бросает Шумилов, на ходу открывая свой джип, — Заберёшь их, вместе с вещами. Я же так думаю, вопрос с переездом закрыт?
Я пихаю Капустина внутрь:
— Ну, не знаю! Мне тут неплохо жилось, в одиночку.
Шумилов, взглянув на меня, произносит:
— Молчи, а не то укушу!
— Ты совсем одичал без меня, — усмехаюсь, ворошу его кудри рукой.
Он хватает, целует взасос.
— Ну, поехали, Косенька, время, — шепчу.
А сама растворяюсь в моменте, в объятиях. И хочу, чтобы стрелки всех в мире часов неожиданно взяли и замерли...
— Вав! Вав! — Капустин скребётся в стекло.
— Да, идём мы, идём, — отзывается Костя.
Смеётся, целует меня прямо в нос:
— Я люблю тебя, рыжик.
— Я тебя тоже люблю, — говорю.
Утренний свет рассыпается поверху. Озаряя заснувшие стены домов. Мне так хорошо и легко! Ведь впервые, за всё это время, солнце светит не только снаружи. Оно расправляет лучи у меня на душе.
Глава 46. Костя
Моложаев узнал для меня, почему Моисеева Света попала в больницу. И потребность её навестить стала частью сегодняшних дел. Оказалось, виной всему «буллинг»! Как называют психологи травлю в подростковой среде. Инфа о том, кто именно вывел из строя «профессора», просочилась в ряды волей случая. Либо кто-то сболтнул на планёрке, а студенты услышали. Либо же кто-то из преподов выдал фамилию Светы, не зная, что этого делать нельзя.
Сказать: «Я был в шоке», равно — ничего не сказать. Я до сих пор пребываю в таком состоянии! Синицын, Кутепова Лиля и прочие личности, моральный облик которых и прежде меня волновал, отныне в моём «чёрном списке». Не знаю, как буду учить этих бесов уму. Учи, не учи, только толку не будет! Я полагал, что подобные вещи творятся за стенами школ. Но никак не в порядочных ВУЗах.
И хуже всего, что Синицын — мой тёзка. Он, как и я — Константин! Не все Константины — хорошие люди. Вот этот, к примеру, писал Свете гадости в личку и слал фото из ряда таких, что показывать стыдно. Светлана, не выдержав этого прессинга, резко слегла. Говорят, она резала вены. Но я не хочу даже думать об этом! Боюсь представлять, что случилось бы, если бы Свете подобная вещь удалась…
А сейчас я в больнице. В той самой больнице, где Света лежит. Я напротив палаты с зелёной табличкой. На которой написано «№ 1». Выдыхаю, беру себя в руки. Стучу.
Без ответа.
— Можно? — решаю открыть, заглянуть.
Внутри стоят несколько коек. Но только одна из них занята. Самая крайняя, возле окна.
«Вот и отлично», — решаю, что это мне на руку. Поговорить с ней обязан! Причём, без посторонних ушей.
Света лежит на спине и читает. Учебник, который я ей посоветовал.
— Экономический образ мышления, — приближаюсь к ней, — Как тебе? Нравится?
Она поднимает глаза. Незнакомая, бледная, робкая! Совершенно не та Моисеева Света, которая месяц назад признавалась в любви.
— Константин Борисович, — шепчет.
Пожимаю плечами:
— Решил навестить, — и стою, сунув руки в карманы. Боюсь приземляться на стул рядом с ней.
Она заправляет за ушко белёсую прядку. В таком виде она — абсолютный ребёнок! Больничный халат ей велик.
— Уходите, пожалуйста, — просит вполголоса, тихо.
Вот теперь выдыхаю. Вопреки её просьбе, сажусь. Отложив свой учебник, она смотрит в прорезь окна, где виднеется небо.
Я молчу, собираюсь сказать что-то важное. Света меня обгоняет:
— Ну, зачем вы пришли?
— Я пришёл убедиться, что с тобой всё в порядке, — решаю сказать. Но звучит как-то глупо, топорно!
— Со мной всё в порядке, — кивает она.
— Свет! — говорю, — Посмотри на меня.
Она усмехается:
— Вам рассказали?
И только теперь замечаю… Запястье руки забинтовано! Одной только, левой руки. Значит, резала правой? Неужели, взаправду? Ведь я так надеялся, это лишь слухи. Но, нет…
— Я бы пришёл всё равно, несмотря ни на что, — говорю откровенно.
— Мне так стыдно, — роняет она.
— Зачем? — я шепчу, — Ну, зачем?
Света в ответ пожимает плечами:
— Не знаю. Хотела себя наказать.
— Вот глупышка, — смеюсь, — Ты меня наказала. Ты в курсе?
— Вы простите меня, Константин, — отвечает, — Борисович.
— Да я не про то! — исправляюсь, — Ты хоть можешь представить себе, что я чувствовал? Как бы жил после этого? Если бы ты… если бы ты довела до конца.
Я киваю на бинт у неё на руке.
— Да там просто царапины, — хмыкает Света, — Я царапнула ножиком, кровь полилась. Тут мама вбежала! И вызвала скорую.
— А теперь… Что врачи говорят? — уточняю.
Она закрывает глаза:
— Говорят, что отпустят.
Я размышляю о том, что подобные случаи не проходят бесследно:
— Тебя поставят на учёт?
— Не поставят, — бросает Светлана, — Я сказала, что просто хотела себе сделать шрам. Ну, вы знаете, это сейчас направление есть. Шрамирование называется! Многие даже специально идут к косметологу делать. А я… на дому.
Усмехаюсь в ладони:
— И что тебе доктор сказал на такую идею?
Света кусает губу:
— Отругал!
— Вот и правильно сделал, — тянусь к ней, — Глупышка.
Рука её тонкая, хрупкая. Даже у Майки и то попрочней.
— Вы меня извините, Константин Борисович. Я, правда, всего этого не хотела! Когда писала про вас, то я думала… Думала, вас отругают. Ну, пристыдят. И всё! А оно… вон как вышло.
— Ничего, — пожимаю ладошку Светланы. Та лежат так безжизненно, словно мертва, — Знаешь что? — говорю, — Если ты это всё из-за буллинга, то… Прекращай! Это глупо. Синицын и прочие. Они же не стоят того? У Кости Синицына мозг размером с куриную