Она, отвернувшись к окну, произносит. И в голосе слышится боль:
— Они мне такие вещи писали. Вы просто не знаете.
«Кто? Кто они? И какие «такие»?», — хочу я спросить. Отодрать бы им задницы, всем!
— Люди бывают жестокими, Свет, — пожимаю её безразличные пальцы, — Не принимай на свой счёт всякие глупости. Нельзя позволять им тобой управлять.
Она машинально кивает:
— Я знаю. Я просто… запуталась.
— Что я знаю наверняка! — решаю свернуть, — Тебе нужно и дальше учиться. Не вздумай бросать! Поняла?
— Хорошо, я не брошу, — кивает Светлана. И даже подобие лёгкой улыбки возникает на бледном лице.
— Я думаю, возвращаться в наш ВУЗ тебе больше не стоит, — вздыхаю, — Но я предлагаю тебе переводом в другой. Он коммерческий, но тоже хороший! И специальность такая же есть.
— У родителей денег не хватит, — бросает Светлана.
Я, обхватив её тонкую руку, сжимаю в обеих своих:
— Свет, ты за это вообще не волнуйся, окей? У меня там приятель работает, Толя Зарецкий. Хороший учитель! Мы с ним диссертацию вместе писали. Я к нему обращусь, он пробьёт по бюджету.
Эта новость должна бы обрадовать. Но вместо этого, Света роняет слезу.
— Ну, ты что? — вопрошаю, пытаюсь поймать её взгляд.
Он всё также пронзителен, только печален.
— Вы такой хороший, Константин Борисович. Вы простите меня, что я так…
— Да, ну! Брось, — подношу её руку к губам.
«Осторожно», — в пределах сознания красная кнопка уже семафорит. Уже вынуждает меня прекратить. Раз уж Света мои похвалы принимала, как личную почесть. То касания губ может и вовсе неверно понять…
Но она улыбается, пальцы внутри моих рук оживают:
— Вы не злитесь?
Улыбнувшись, бросаю:
— Не злюсь! Я, правда, очень хочу, чтобы ты была счастлива, Свет. Обещай мне, что больше не будешь играться с ножами?
Она усмехается, в этот раз более явственно:
— Не буду.
— Ну, вот! Хорошо.
Вдруг позади слышен скрип. И в проёме двери возникает фигура подростка. Парнишка, лет двадцать, стоит, удивлённо сжимая в руках скромный белый букет из ромашек. Садовых ромашек! На которых девчонки любили гадать на любовь.
В первый момент я решаю, что парень ошибся палатой. Но когда он продолжает стоять, поднимаюсь со стула:
— Вы к Свете?
Кивает:
— Ага.
— Я уже ухожу, — говорю.
Обернувшись, смотрю на неё. Бледнота с лица спала. И щёки уже покраснели. Вот так! На душе сразу как-то теплеет. И заветный покой вытесняет тревожную мысль.
— Выздоравливай, Свет! Хорошо?
— Хорошо, — отвечает Светлана. И прячет улыбку под тенью пушистых ресниц.
Проходя мимо парня, бросаю ему:
— Не обижай её, понял? — беззлобно бросаю, как будто я — Светин отец.
Он смущается тоже. Кивает:
— Не буду, вы что?
— Ну, отлично! — говорю, потрепав по плечу.
Когда выхожу из больницы, то где-то внутри ещё прячется боль. За всех них! Юных, глупых, потерянных. Ведь я же и сам таким был. И моя несравненная Вита стояла у самого края обрыва. Не спрыгнула, да! Но я мыслями часто туда возвращаюсь. Туда, в этот миг. И пытаюсь понять, что бы стало, зайди я на лестницу позже?
Набираю Зарецкого. Тот отвечает не сразу. И, судя по звуку, жуёт. Я уже сообщил ему новость о том, что развода не будет. А вот диссертации быть! Он слегка поглумился над тем, что хотел обскакать меня в плане профессии. Но, увы, не получится! Неизвестно ещё, кто кого.
Говорю ему:
— Толь? Ты мне денег был должен, припоминаешь?
Толик на том конце провода хмыкает:
— Кость! Я отдам. Просто сейчас нет свободных. Я же недавно машину свою ремонтировал, помнишь? Колёса менял.
— Да я не о том! — прерываю поток красноречий.
Толик, с тех пор, как он стал независимым малым, перестал занимать у отца. Занимает у всех остальных! В том числе у меня. Возвращать не торопится. Так что и я не спешу занимать. А услуга на этот раз будет не денежной.
— А о чём? — недоверчиво требует Толик.
— У тебя в институте местечко осталось одно, на бюджет, — говорю утвердительно.
— Что? Не осталось, — пытается он увильнуть.
— Осталось, осталось, — бросаю, — Ты сам говорил!
— Да когда это было? — ворчит.
— Ты сходи на поклон к ректору. Скажи, мол, так и так. Девчонка, отличница, красный диплом. Будет вам поднимать престиж ВУЗа.
— Моисеева что ли? — вздыхает Зарецкий.
Я в ответ усмехаюсь:
— Она.
Слышу, как он шелестит перекусом.
— Чего не сделаешь для лучшего друга, — говорит, дожевав.
Я благодарен. За всё! И ему. И вселенной. Что спасла Моисееву Свету от глупых попыток свести счёты с жизнью. Что спасла нашу с Витой семью! Охота сказать, глядя в небо: «Спасибо». И я это делаю. Вскинув глаза, замерев посредине бурлящей людской суеты.
По прозрачной лазури небес скользит облачко. Формой оно как зефир. И такое же белое! Или на фоне небес оно кажется белым? На фоне небес, цвета Светиных глаз.
«Пускай у неё всё получится», — думаю я и сажусь в свой нагретый под солнышком Опель.
Глава 47. Вита
В этот день собираюсь. Хорошо, не успела сюда привезти слишком много вещей. Думаю, эта квартиру не буду сдавать. Иногда приходить сюда очень полезно! Будем с Шумиловым устраивать «разгрузочные дни». Разгружать свои мысли, отдыхать друг от друга. Пускай помнит, как это — жить одному. А я буду помнить, как спать на пустой и холодной кровати.
В дверь звонят. Это Майя. Я заманила её, попросив мне помочь.
— В чём помочь? — уточнила дочурка.
— Собрать вещи, — сказала я в телефон.
— Вы чего, уезжать собираетесь с папой? — спросила она. Сама не поехала на море. Её Немов работает. А без него Майке тоскливо.
Я вздохнула:
— Майюшь, я потом объясню. Приходи просто, ладно?
— Ну ладно, — сказала она.
И… пришла.
Открываю входную. Вижу дочь с рюкзачком, рыжим хвостиком. Как обычно, на ней вместо платья кроссовки и джинсы. Правда, футболка на этот раз голубая.
— Мам, а чего ты тут делаешь? — хмыкает Майка, войдя.
— Проходи, разувайся, — бросаю.
Вернувшись к комоду, достаю из него стопку чистых трусов.
— И чего это? — Майка становится возле стены, сунув руки в карманы своих безразмерных штанов. Под которыми прячутся очень красивые ножки…
— Это моя одежда, — отвечаю ей вкрадчиво.
— А чего она делает здесь? — недоумённо хмурится дочь, — Вы что, затеяли дома ремонт?
— Холодно, — отвечаю, сложив в чемоданчик футболку.
Майка вздыхает:
— Решили квартиру сменить?
— Заморозила! — мелко трясусь, демонстрируя как.
— Ну, мам! Хватит этих загадок! Сдаюсь, говори, — подойдя и с разбегу упав на кровать, она накрывает собой ряд моих ровно сложенных,