— Ну, кулёма! Вставай! Ты же сейчас всё помнёшь! — вынимаю из-под неё свои вещи. Найдя среди них интересную, ту, что уже не по возрасту мне, говорю, — Смотри, Май? А, ну-ка, примерь?
Майка берёт в руки, смотрит внимательно. Спереди надпись «Summertime». И окантовка волнистая, как сейчас модно.
— Футболочка в стиле Ланы Дель Рей? — вдохновляется дочь. Через голову сняв с себя ту, что на ней, надевает предложенный мною вариант. И, спрыгнув с матраса, стоит возле зеркала, — Как?
— Мне кажется, очень! — поднимаю я вверх большой палец.
Майка лыбится. Первый шаг сделан. Сначала умасли, потом говори…
— Майюшь, может чаю? — я делаю вид, что устала.
Дочурка кивает. Оставшись в нарядной футболочке, трусит на кухню. Там мы ставим чай, согласованно выбрав зелёный. Наливаем по кружкам. Сидим и грызём мармелад.
— Я хотела с тобой обсудить кое-что, — говорю, смочив горло.
Майка, подняв глаза к небу, ровно также, как делаю я, когда чем-то расстроена, восклицает:
— Мамуль! Ну, не надо! Так хорошо ведь сидели? Давай мы не будем о Боре сегодня? Я знаю, что ты не одобрила. Знаю, тебе он не нравится. Но это мой выбор…
— Твой, твой, — я тянусь, глажу Майкину руку, с горсточкой мелких браслетов на тонком запястье, — Я не о Боре хотела.
— О чём? — затихает она. Смотрит с каким-то испугом.
— Понимаешь, решила тебе рассказать кое-что, — говорю я задумчиво.
Майка молчит, продолжает смотреть. И от этого взгляда мне трудно начать свой рассказ.
— Когда я была такой же, как ты. Даже чуточку младше. Мне было всего двадцать лет, — погружаюсь в далёкое прошлое, глаза начинают смотреть сквозь года, — Я встретила одного человека. И очень сильно влюбилась в него…
Я говорю долго-долго. Мне кажется, вечер настал. Я не решаюсь смотреть на часы. Не решаюсь прерваться! Я говорю ей о том, как встречалась с Никитой. Как знала о том, что Никита женат. Как хотела уйти от него! Не смогла… Как потом, он уехал и бросил меня тет-а-тет с новой жизнью.
Майка всё это время молчит. Даже чай позабросила! И ни разу за всё это время её рука не нырнула в вазочку с мармеладом. Я могу лишь гадать, какие эмоции, чувства, рождает мой странный рассказ. Возможно, я вырыла яму себе? Но уже слишком поздно. И слова покидают меня с облегчением, словно только и ждали того.
Мой рассказ обрывается тем, что внутри меня плод. Я не знаю, что делать. А Костя сказал: «Выходи за меня».
— И… ты вышла? Ты поэтому вышла? — опасливо требует Майка.
— Нет, не поэтому, — качаю я головой, — Тогда я ему отказала.
— А как же…, - очевидно в глазах её всё слишком спутано. Майка не может понять, что зачем.
— Папа тебе много раз говорил, что мы с ним поженились до того, как ты родилась. Ты появилась на свет прямо в пробке, в машине.
— Эту историю папа рассказывал мне, много раз, — отвечает дочура.
Костя и правда, любил вспоминать. Каждый раз вспоминал. Каждый её день рождения! О том, как держал на руках, отрезал пуповину. Как он там, в письмах писал? «Этот день был счастливейшим днём в моей жизни».
На секунду мне грустно. Но обратно никак! Может, я предаю нашу общую память? Но Костя ведь сам разрешил. Мне так трудно держать эту тайну в себе. Не могу! Да и Майка уже слишком взрослая, скоро сама станет мамой…
— Так вот. Я согласилась выйти за него, держа на руках тебя, мою милую рыжую девочку. Прямо там, в машине дядь Толи. С отсрочкой в полгода, — улыбка сама собой возникает, когда я вспоминаю тот самый счастливый момент.
— Подожди! — прерывает мои размышления Майя, — То есть, ты была мною беременна. Но не была замужем за папой?
— Нет, не была, — говорю. Приближаемся к главному. Я понимаю, пора…
— Мам? — осторожно, как будто вставая на тонкую льдину, бросает она, — Я же папина, да?
Я молчу.
— Мам? — просит Майя.
И мой многолетний секрет, как заноза, выходит наружу с потоками слёз.
— Ты прости меня, Майка, прости, — я шепчу, закрываю лицо, — Я должна была раньше сказать. Не смогла! Это трудно. Так трудно.
— То есть, я…, - шепчет Майя, — Его? Того самого, с кем ты…
Киваю. И слёзы текут по щекам непрерывным потоком. Ах, сколько же их, этих слёз?
— Майечка, ты можешь меня ненавидеть. Сейчас можешь встать и уйти. Я пойму! Я прощу. Всё равно мне не хватит сил посмотреть тебе в глаза после этого.
Плечи дрожат, я себя обнимаю руками. Рыдаю беззвучно, закусив край губы. Вижу, как Майка встаёт. Вот сейчас она выйдет из комнаты. И я никогда не увижу её. Ну, что я наделала? Как я могла? Говорило же сердце — не надо…
Вместо этого Майка подходит вплотную. Садится на корточки.
— Мам? Ну, ты что? Перестань, — произносит. Сама обнимает меня за колени и гладит и шепчет, — Не плачь, мам! Не плачь.
Минуло десять минут.
— Не сиди на полу, — глажу рыжие Майкины волосы, — Попку застудишь.
— И писю, — вздыхает дочура.
— И писю, — смеюсь.
— Выходит, что я не Шумилова, а Богачёва? — интересуется Майка.
— Выходит, что так, — говорю.
— Надо же! — встав, произносит она, — У кого-то ни одного отца нет. А у меня сразу два.
Она говорит о Марине Крапивкиной. Папа которой ушёл молодым.
— А у тебя сразу два, — повторяю, как мантру, — Один так боится тебя потерять! А второй так безумно хотел познакомиться.
— Познакомиться, надо же, — хмыкает Майка, — А раньше он этого не хотел? Когда тебя бросал беременную?
— Понимаешь, там сложно всё было. У него умер сын. Был ровесником нашего Тошки. Я представить себе не могу, каково, — покачав головой, заключаю, — Он уехал тогда. И, наверное, правильно сделал! Он же не знал, что я жду ребёнка? Хотя… я могла сообщить.
— А папа тебя очень любит, — улыбается Майя, — А ты его любишь?
— Безумно, — я закрываю глаза, — Безумно люблю. Просто тогда я была молодой, бестолковой.
— Такой же, как я? — усмехается Майка.
— Ты умнее! Я верю, — ловлю её пальцы, — Мечтала о том, что не сбудется. Вот, домечталась.
— Значит, папа всё знал? — удивляется дочка.
— Конечно! Твой папа, он… твой. Это он разрешил мне тебе рассказать. Говорит, ты должна знать всю правду.
Майка долго решает, какой мармелад предпочесть. Выбирает зелёный, мохитовый:
— Знаешь, а мне даже легче стало от этого.
— От чего? — говорю, кожу щиплет от слёз.
Майя жуёт:
— От того, что ты мне рассказала. Я всегда удивлялась, какая ты честная, правильная. Как у тебя всё по