— Вот это! — тычет пальчиком в белый брикет.
— Ты же вся извазюкаешь? — говорю недоверчиво, словно ребёнку.
— Пускай! — соглашается Вита.
Я покупаю себе шоколадный стаканчик, ей брикет, упакованный в вафлю. Вита его достаёт, с наслаждением смотрит. Также восторженно смотрит Капустин на лежащий перед ним огурец! Усмехаюсь, кусаю свой тёмный пломбир.
— Будешь? — тяну угощение Витке.
Она, пару раз откусив, предлагает брикет. Я беру её руку, сжимаю. Смотрю ей в глаза:
— Прям как в седьмом классе. Помнишь?
Она улыбается:
— Да!
Посадив Витку сзади, я катил до ближайшего киоска с мороженым. А затем уточнял, что ей взять? И Вита всегда выбирала брикет. И всегда, извазюкавшись, хмурила брови на жирные пятна пломбира на чистых вещах. Словно удивляясь тому, как они тут появились…
Стаканчик съедаю в два счёта. А Вита не любит есть быстро. Смакует и лижет, кусает и ждёт, пока кончик подтает, чтобы поймать ртом бегущую каплю, пока та не упала на грязный асфальт.
Смартфон начинает звонить.
— У меня? — говорю и растеряно щупаю джинсы.
— Это мой! — произносит Виталя. Облизнув пальцы левой руки, достаёт из кармана смартфон, — Майка! — демонстрирует яркий экран.
— Сделай громкую связь, — умоляю.
Вита включает на громкую. В трубке щелчки. Майка теперь тоже ездит на велике.
— Майюшь!
— Да, мам! — отзывается дочка, — Я в наушниках, еду домой.
Пожив в одиночку, она возвратилась назад, в отчий дом. Чему были рады все, кроме Тоши. Теперь они с Майкой всё время играют в игру: «Кто кого? (переест, переждёт, перепрыгнет)».
— Ну, как посидели? — интересуется Вита.
— Да в целом неплохо, — делится Майка, — Болтали о всяком.
Я сигналю Витале:
— О чём? Спроси, о чём? — одними губами шепчу.
— О чём? — произносит она.
Майка услышав, роняет:
— Да так! В основном, обо мне. Он выспрашивал, чем увлекаюсь, что читаю, что слушаю? В общем, такое! О себе очень мало рассказывал. Ну, ты мне итак рассказала достаточно.
Я делаю знаки бровями. Мол, что же такого ты ей рассказала? Но Вита мне машет: «Отстань!». Брикет в её правой руке начинает подтаивать, капать на землю. И я, ухватив за запястье, подношу её руку к губам. Кормлюсь с её рук, словно преданный пёс. Так хочу укусить за испачканный сливками пальчик…
— Ты не одна? — оживляется Майка.
Вита теряется, шикает мне, чтобы чавкал потише:
— Одна! Я на улице, шумно тут очень.
— Аааа! — дочка верит и вновь возвращается к встрече с отцом, — Никита мне фотки показывал. Ты там такая смешная!
«Никита», — мотаю на ус. Она не назвала его ни отцом, ни папулей, как называет меня. А Никитой! Оно и понятно, всего одна встреча. Наверное, рано ещё? Может, всё впереди? Но этот малюсенький стимул меня вдохновляет.
— Какие фотки? — Виталя нахмурила брови.
Майка весело хмыкает:
— Где ты в кустах!
Я, испытующе глядя на Виту, продолжаю облизывать белый брикет. У Богачёва есть фотки, где Вита в кустах? И в каком, интересно знать, виде?
— Аааа! — вспоминает она, — Это, наверно, в дендрарии?
— Наверно, — соглашается Майка, — Ты там ещё молодая совсем.
— Да, — Вита кусает губу, — Было дело… Он хоть тебя покормил? — подключает она «вечный зов материнской заботы».
Дочь хмыкает:
— Мам, да конечно! Покормил, не то слово. Закормил! Назаказывал всякого. Я говорю — ну, куда? Я не съем.
— Хотел впечатлить, — произносит Виталя.
Я доедаю остатки брикета, оставив ей часть.
— Ну, это ему удалось, — отзывается Майка, — Прикольный мужик! Даже не верится, что он мой папа.
Размокшая вафля встаёт колом в горле. Я, сглотнув, продолжаю жевать. «Папа», — вот и дождались. Впервые она назвала его так…
Попрощавшись, доев свой брикет, Виталина кладёт телефон в аккуратную сумочку. Мы продолжаем идти в абсолютном молчании. Она вытирает пальцы влажной салфеткой, а я смотрю себе под ноги. Кто я теперь? Папа Первый? Как Пётр? Или отчим.
«Отец — тот, кто вырастил», — напоминает мой мозг. Но сейчас эта фраза звучит как издёвка. Отец — это он! Как он там сформулировал мысль перед дверью Витали? «Спасибо за то, что вырастил мою дочь». Типа, я оказал ему важную услугу. Приглядел за девчонками, пока он разбирался с делами.
Слышу звук сообщения. На этот раз мой смартфон дребезжит в заднем кармане джинсов. Вынимаю его. Это Майя. «Папуль, я соскучилась. Очень люблю тебя. Чмок».
Застываю на месте. Улыбка не сходит с лица!
— Ну, и кто это? — Вита подходит, — Снова любовницы?
Вид у неё такой, будто она и вправду считает, что я ей опять изменю.
Вместо ответа сую ей смартфон.
— Майка пишет, что любит меня! — говорю вдохновенно.
— Шумилов, — удивляется Вита, — Ты прям как маленький! Ну, конечно, она тебя любит.
Я обнимаю её. Крепко-крепко. Моя милая рыжая девочка, тебе не понять! Не понять, как я ждал, в этот день, этой фразы.
Эпилог
Я напеваю под нос. Ставлю в воду букет, принесённый Шумиловым. Какой-то бурьян, васильки и ромашки! Но выглядит очень эффектно, по-летнему ярко и здорово. На фоне окна, выходящего в сад.
Дома всё устаканилось. Мама нагрянула в загород! Когда Вероника увидела сватью, с пребольшим чемоданом, то даже слегка испугалась. По факту же всё оказалось банально, вполне ожидаемо и прозаично. Дотошный решил познакомить Анфису с семьёй. И в больницу к нему всей когортой нагрянули родственники. Сестра, престарелая мама и сын от первого брака. Моя мать, увидев всё это, сбежала. Да так далеко, что Дотошный теперь не отыщет. Хоть весь Питер вверх дном перевернёт, а её не найдёт!
Я, признаться, давала совет Веронике Валерьевне, чтобы она гнала маму взашей. Пусть идёт и знакомится! Пусть и нас познакомит скорее со своим Николя. Сколько можно тянуть? Но мамули, а их у меня целых две, сдружились и спелись. Теперь вечерами горланят печальные песни в беседке и пьют самогон.
Об этом Шумилову в их ежедневных беседах рапортует отец.
— Если б не Тоша, сбежал бы, ей Богу! Сколько можно терпеть этот бабский гундёж? — возмущается он.
Мы смеёмся. Антон стал для деда спасением! Целый день, со слов матери, что-то паяют в своём гараже и уже пару раз вырубали им свет на участке. Мы отправили Тошу к родителям, чтобы остаток лета он коротал не в квартире, а в доме. Ел свежую ягоду прямо с куста, слушал птиц, дышал воздухом.
Туда же спровадили пса. И свекровь, скрепя сердце, его приняла. Окружила капустные грядки забором. Только это, увы, не спасло урожай! Ведь Капустин не только грызун. Но ещё и копуша! Как-то ночью он сделал подкоп и надгрыз