И Сиськасос тоже принялся за еду, воя и урча.
Верному Бобке достались мои бутерброды. Коты почему-то не посмели их тронуть без меня.
А теперь, после жирной свежей рыбы, бутерброды котам и даром не были нужны.
— Ну, с этим справились, — я отряхнула руки. — Теперь займемся кухней.
Я могла бы устроиться в чистом холле, улечься на шторы и поспать.
Но соблазн опробовать новый пылеглот был слишком велик.
Да и после веселой ночи я была слишком возбуждена, чтобы спать.
Так что приступила к уборке.
Очень кстати оказался подаренный летучий фонарик.
Конечно, наступило утро, но окна тоже были плотно покрыты тараканьим трупами, так что лучи солнца не могли пробиться сквозь них.
Не видно было ни единого места, куда можно было б установить свечи.
А фонарик парил прямо над моей головой и освещал все впереди и вокруг меня.
Собрать пылеглот мне удалось с первой попытки, хоть и с трудом.
Все же, у меня не было такого большого опыта, как у продавца. И головорезом я не так уверенно орудовала.
Но все вышло.
И я даже залила хвойное чистящее средство в тыкву.
Следующим шагом я налила воды в большой медный таз и добавила туда радужных универсальных пузырей.
В инструкции к ним было сказано, что нужно было взбить пену щетками-трещетками. Что я и сделала.
Пена вышла пышная, белая. Пузыри с шипением лопались, а щетки вдруг как-то незаметно глазу, но очень сильно завибрировали. Да так нестерпимо, что ладони зачесались.
Я щетки и выпустила.
И они тотчас взмыли вверх из таза с моющим, визжа, как ракеты шутихи.
И набросились на кафель, отчищая его с поистине огромной скоростью!
Они шоркали и терли так, что брызги летели в разные стороны.
Пена текла вниз, стены на кухне становились все светлее.
И оказалось, что они белые, с тонким синим рисунком.
Красиво.
Щетки ныряли и ныряли в таз с пузырями. Яростно драли и плитку, и окна, и рамы, и огнеупорный кирпич, из которого была сложена печь.
Черная мыльная вода текла вниз, смывая пыль, сажу, паутину и тараканьи трупы.
Я и глазом не успела моргнуть, как на кухне, на полу, образовался мыльный потоп.
— Пылеготь! — гавкнул Бобка, спасаясь от потопа на табуретке.
И я запылеглотила!
Тыкводжек с воем поглощал мыльные потоки, трясясь и раздуваясь все больше.
Грязь на полу раскисла, растворилась в воде, и Тыкводжек-050 ее радостно и со свистом всосал.
Стало намного чище.
Щетки метались, сдирая тараканьи трупы со всех поверхностей.
Одна из них надраивала раскачивающуюся под потолком лампу под тонким фарфоровым абажуром, а вторая толкала по полу грязную и мокрую кучу мусора и тараканьих трупов.
Я только и успевала пылеглотить все это!
Поливала стены, намыленные щетками, смывая пену, и высушивала насухо, проходя щеткой пылеглота, до скрипа.
В полчаса половина кухни была выметена и выскоблена дочиста!
Печь, которую неугомонная щетка помыла даже изнутри, алела свежеотдраенными и красными кирпичами. Ее изразцовый бок сиял, наполированный.
Сквозь надраенное до невесомой небесной прозрачности стекло окна были видны ели во дворе и серое утро.
Кафель на стене был изумительно красивый.
А дубовые доски пола были темны и пахли деревом.
Тонкий хвойный аромат моющего носился в воздухе.
Вторая половина кухни на контрасте с отмытой была чудовищна. Она топорщилась сушеными крыльями тараканов и казалось филиалом Ада на Земле.
Щетки-трещотки трепыхались на дне опустевшего таза, как рыбки на мели.
— Что ж, совсем недурно, — произнесла я, переводя дух и рассматривая плоды своих трудов.
— Вот! — сунулся под руку котище. — А ты боялась. Разводи еще пены и домывай тут все быстренько. А потом можно сварить кофейку и позавтракать…
Он облизывался и был очень доволен.
— Позавтракать?! — вскричала я. — А кусок рыбы только что?! Это что было?
— Ужин, — отрезал кот. — Ну, чего время зря теряешь? Тебе еще посуду мыть.
И он кивнул на раковину, доверху забитую грязной заплесневелой посудой.
— Вот мерзость, — прошептала я, содрогаясь.
— Никакой мерзости! — ответил кот. — Налей побольше пены, той, что пахнет хлоркой, и щетки сами все отмоют. Тебе останется только сполоснуть.
Что ж. Мне осталось только покориться.
На этот раз в таз я налила воды чуть не доверху.
Вылила туда же чистящее для посуды.
И долго и тщательно взбивала пену, заводя щетки.
А потом отпустила их, и отправилась домывать кухню пылеглотом.
Без помощи щеток сражение с тараканьими трупами шло намного медленнее. Но все равно шло. И мне даже удалось добиться такой же чистоты, как со щетками.
А щетки тем временем перемывали гору посуды.
Тонкие фарфоровые тарелки и глубокие суповые миски.
Серебристые вилки и почерневшие сковороды.
Медный чайник и чашки для кофе.
Я лишь время от времени подливала в таз еще воды да доливала моющего, чтобы щетки не останавливались.
И они терли, терли и терли.
Да так, что черная сковородка превратилась в блестящую, а в чайнике можно было увидеть свое отражение.
Под конец щетки яростно вцепились в мойку и в кран. Они драили их так, что металл нагрелся и засиял.
Брызги летели в разные стороны, на полу расплывалась огромная мыльная лужа.
Я то и дело отвлекалась от мытья стен и собирала пылеглотом воду с пола под мойкой чтоб не протекла в подвал.
Пол уже отмылся до первозданной чистоты.
А щетки все терли и терли мойку, швы между плиток на стене.
Мыльная вода текла в канализацию и бурлила в трубах.
Тарелки зазвенели, когда щетки столкнули их в мойку и окатили водой в последний раз.
Деревянные шкафы, лакированные старинные полки и буфет для посуды были подвергнуты такому же немилосердному отмыванию.
Из них я собрала все керамические банки, все глиняные горшочки для запекания, солонки, перечницы и прочие изящные, но запущенные и грязные вещицы, липкие от застарелого жира.
Всю эту посуду я свалила в таз, в пузыри, и щетки заверещали, надраивая керамику до блеска.
Мне пришлось вручную налить на пыльные, грязные полки моющего средства, и натереть пузырями старые скрипучие дверцы цвета темной лежалой пыли.
После того щетки накинулись на мебель как оголодавшие собаки на еду.
Они терли и шоркали с такой силой, что казалось — шкафы кто-то распиливает циркулярной пилой.
Зато мебель оказалась красивой, с резными дверцами, из красного благородного дерева.
А рядом, под грудой мешков, обломков досок и старых газет обнаружился прелестный маленький диванчик на гнутых ножках.
Правда, совершенно неясен был цвет его обивки. Да и подушки превратились в серые твердые