Но я направила на него щетки, полив моющим для мебели, и они мигом надраили его так, что от пены он стал походить на весенний сугроб, серый и тающий.
Пришлось окатить его из пылеглота кипятком и пропылеглотить как следует, пока Тыкводжек не высосал всю воду и грязь из обивки.
И оказалось, что диванчик-то тоже из красного дерева! Да с высокой спинкой и пышными подлокотниками!
Он был обит крепким нарядным гобеленом.
А подушки и вовсе бархатные, с золотыми кистями.
Я пустила струю горячего воздуха, просушивая влажную ткань, пока щетки натирали до блеска столовое серебро.
— Вот, будет где отдохнуть, — проворчала я, возясь с диваном.
Щетки закончили с посудой и, окунувшись в дезинфицирующий едкий раствор, теперь толкали по полу гору дохлого тараканья.
А я терла щеткой пылеглота все вокруг, стирая влагу досуха.
И кухня становилась все чище и все свежее.
Примерно через час я, замученная, сидела на свежеотдраенном высоком табурете и вдыхала легкий свежий хвойный аромат.
В вычищенной печи весело потрескивали горящие дрова — обломки досок и старые желтые газеты.
Закипал, свистя носиком, прекрасный блестящий начищенный чайник.
В его металлическом боку отражалась вся кухня — светлая, свежая и чистенькая.
Щетки вымели даже лишние песчинки в кирпичной кладке печи. Собрали все красные кусочки покрошившегося кирпича. Натерли заслонку добела.
Занавеску на кухонном окне, белую, с синими кружевами и лентами, щетки драли вдвоем в тазу.
Отстирали до идеальной чистоты и кипенной белизны. А я просушила ее Тыкводжеком.
Всю посуду я расставила по шкафам, сковородки развешала на балке над длинным рабочим столом.
Столешницу на нем я оттирала и окатывала кипятком пять раз.
И обнаружилось, что она из благородного беленого дерева.
Очень красиво и стильно.
Есть я не хотела, но вот выпить в тишине чашку вкусного какао — да.
В отмытых керамических банках с плотно притертыми крышками оказались ароматные приправы и специи.
Корица, мускатный орех, сахар.
Я расставила их обратно по шкафам, где они поблескивали чистыми боками, на потемневших от воды полках.
— Красиво, — вздохнула я.
Какао в одной из таких белых банок тоже отыскалось.
Но у меня-то своя банка была. Честно купленная. И свежая к тому же.
И я заварила именно свое какао, в блестящем серебристом сотейнике.
Пока я размешивала венчиком мускатный орех и сахар в разогревающемся какао, на кухню просочился вездесущий кот.
— Ну вот, — довольно произнес он, щуря желтые глаза и разглядывая чистое помещение. — А ты боялась. Видишь, как легко, быстро и как чисто!
— Ага, легко, — передразнила его. — Потрудиться все-таки пришлось.
— Ничто не достигается без труда, — поучительно заметил кот.
А я задумалась.
— Интересно, — произнесла я, — а моя дневная уборка пойдет в зачет ночной? И найдут ли горничные сокровища? Или снова Монстрвилль им ничего не даст из-за меня? НИ монетки, ни камешка?
Кот презрительно фыркнул.
— Конечно, пойдет, — ответил он. — И, разумеется, они ничего не найдут, если по-прежнему будут лениться.
— Блондинка меня убьет, — задумчиво произнесла я, переливая какао в беленькую фарфоровую чашечку.
Грязный сотейник и венчик я отправила в мойку, где на них и накинулись неугомонные щетки.
Чрезвычайно полезные в хозяйстве вещи!
— Блондинка! — фыркнул кот. — Это Анжелика?
— Наверное, — неуверенно произнесла я. — Она мне не представилась.
— Как и ты, — напомнил кот. — Тебя тоже черт знает как зовут. А я — Маркиз.
Он сощурил хитрые глазки, гордо выпятил и распушил грудь.
— Очень приятно, — неуверенно ответила я. — Ирина.
— Ирина? — удивился кот. — Что за имя такое?
— Обычное имя, — ответила я.
— Ирина, Ирина… да странное имя! Как скрип старой калитки! — упорствовал кот.
— Маркиз — суп прокис, — передразнила я его.
— Ничего не прокис! — вскипятился кот.
— Да не важно, — отмахнулась я. — Так что там с Анжеликой? Откуда ты ее знаешь?
— Но ее все знают, — ответил кот. — Она должна была выручить Монстрвилль. Самая красивая и благородная девушка на всю округу. Спасти принца и соединить обе части города. Не спрашивай меня как. Я не знаю, что для этого надо сделать. Она тоже не знает. В общем, у нее не вышло. И вместо того, чтоб спасать зачарованного принца, она начала искать сокровища. Позабыла об изначальной цели. Захотела денег.
— А две других девушки?
— Ее подруги? Тоже. Но она ездит убирать дома уже давно. Не год и не два. А они поменьше. Сокровища Монстрвилля еще не стерли им память и совесть окончательно, как ей. Она позабыла о благородстве, о цели, и жаждет только денег. Теперь же Монстрвилль призвал тебя.
Кот внимательно посмотрел мне в глаза, да так, что стало жутко.
— Но я тоже не знаю, как вам помочь, — я развела руками.
— Не волнуйся, никто не знает, — ответил кот. — Но, кажется, у тебя получается. Я слышал салюты ночью. Они гремели в твою честь.
Запись 8. Интересные знакомства
Я проснулась от грохота.
Кто-то настойчиво ломился во входную дверь. Стучал так, что дом ходил ходуном.
А я спала.
Дрыхла на отчищенном диванчике на кухне, прикрывшись плащом и подложив шляпу под голову.
В окнах темнело. Опускался холодный октябрьский вечер. А на столе стояла моя чашка с недопитым какао.
— Кого это еще принесло? — удивилась я.
— Хам! — гавкнул Бобка. Он тоже спал, только на моих ногах. И тоже был разбужен стуком. — Настырный! Не открывай!
— Ну, мало ли, — усомнилась я. — Может, это хозяин дома?
— Пойду! С тобой! — храбро решил Бобка, спрыгивая с дивана.
В кухне все еще было тепло, хотя огонь в печи давно погас.
Поэтому ведьминский плащ я надевать не стала, вышла к стучащему в платье горничной.
Пока я пересекала холл, стук усилился. Стал настойчивее и истеричнее.
— Да гонится за ним кто-то, что ли! — ругнулась я и рванула со всех ног к дверям.
Но никто ни за кем не гнался.
На крыльце дома, за дверями, стоял очень странный тип.
Спокойный и уверенный.
Одетый в черное с головы до ног. Под подбородком завязан атласный черный бант. На ногах надеты чулки и черные туфли с серебряными пряжками.
Кажется, даже на его голове был черный парик с завитыми кудрями!
«Артемон какой-то!» — невольно подумала я.
Тип этот был не молодой, не старый.
Пожалуй, он был худощав.
Темноглаз и бледен. Веки его были неприятно выпуклые, с короткими редкими ресницами. Глаза — глубоко посажены.
И рот противный — губы тонкие и какие-то неживые. Вялые.
Выбрит так, что, казалось, его бледная кожа тоньше пергамента.
И натянута туго, как на барабан.
А еще этот незваный гость на всех