Никаких.
Ровным счетом никаких дел.
Я это понимала.
Значит, никак…
* * *
Возница дал мне много-много денег в качестве вознаграждения.
Так много, что эта пачка с трудом помещалась в карман.
Но душу она не грела.
У нашего дома, у самого подъезда я вспомнила, что птицу надо освободить, и бесцеремонно дерганула ее за хвост.
Перо легко выпало, и вместо птицы на дорожке оказалась растрепанная соседка с задранной юбкой.
Взгляд у нее был самый ненормальный.
— Вы за это ответите! — прокричала она и замахала руками, подпрыгивая на месте.
Взлететь у нее не получилось.
Я открыла перед ней дверь в подъезд, и она помчалась по ступеням, все так же хлопая руками по ляжкам и идя на взлет.
— Удачи, — пожелала я ей, и мы с Бобкой вошли следом.
Дома было тихо, темно и тепло.
Но даже здесь все напоминало о принце!
Шампунь в ванной, купленный специально для него.
Остатки угощения на кухне.
Расправленный диван, где он отдыхал.
Я заметалась, плача, не зная, как успокоиться и где спрятаться от своей безжалостной разлуки.
И Бобка провожал меня жалобным взглядом.
— Бобка, может, ты меня проводишь до Монстрвилля, а?! — умоляюще произнесла я.
Бобка только чихнул.
— Дела! Важного! Нет! — четко ответил он.
— А было б — ты нашел бы дорогу?! — умоляюще произнесла я.
— Идти! Долго! — ответил Бобка. — Но найти можно!
Ну да. Он же не знает, что это невозможно…
Ох, как я вертелась, ох, как я напрягала воображение, чтоб найти хоть какую-то причину, по которой Монстрвилль пустил бы меня! Но не находилось ни одной.
— Как в Монстрвилль попасть? — спросила я у таракана.
Надежда на него была, чего уж.
Он, все-таки, существо оттуда.
Но он был призраком.
А призраки не принадлежат ни одному из миров.
И таракан лишь развел лапами. И полез доедать штрудель.
Деньги? Что деньги. Эту толстую пачку я шлепнула на тумбочку, и тотчас же о ней забыла.
Даже не пересчитала. Если б было возможно, я б все их отдала за обратный билет до Монстрвилля. Но в кассах такие билеты не продавались.
Что делать, что делать?
Я измучилась и почти заболела, все время думая и думая о том, как бы вернуться.
Присев на кухне на табуретку в уголок, я, помешивая остывший чай, кажется, задремала. Как вдруг…
* * *
— Миау.
Сказано было нагло и вызывающе, я б сказала.
От этого звука я вздрогнула и проснулась. Ложечка громко звякнула о стенку стакана.
В прихожей, где я повесила свой плащ и шляпу, из кармана ведьминского одеяния, торчала голова юного толстого Сиськасоса. Фонарик мой обеспокоенно летал над ними, заглядывая в детское кошачье лицо.
Но Сиськасосу было это безразлично.
Он щурил свои молочно-голубые глаза, и его толстая морда выглядела недовольной.
— Миау, — нахально повторил он, зевнул во всю свою младенческую розовую пасть с тонкими иголочками новых зубов и принялся выбираться из кармана.
— Сиськасос! — вскричала я, пораженная в самое сердце. — Ты какого лешего тут делаешь?! Ты с ума сошел?!
Юный толстый карманник мне не ответил.
Он осторожно спустился с моего плаща, цепляясь коготками, дрожа коротким волосатым хвостом, и неуклюже спрыгнул на пол, как умеют прыгать только трогательные котята.
Потянулся, выгибая спинку, и снова со смаком зевнул, совершенно спокойный и самоуверенный.
— Миау, — повторил он с вызовом.
Присел на жопку, оттопырив хвост, и напустил лужу прямо на пол.
Нагло глядя мне в глаза.
Я так и ахнула!
Разумеется, я могла оставить котенка у себя. Это не проблема.
И научить его ходить на горшок с опилками — тоже пустяк.
Но…
Это же не просто котенок! Черт его дери! Это сын Маркиза!!!
Зачарованный маленький сын Маркиза!
— Ты зачем забрался ко мне в карман?! Маркиз с ума сойдет, когда поймет, что ты потерялся! — дрожащим голосом произнесла я. — Ты об отце подумал?! На его месте я б тебе выдрала весь зад!
Котенок чуть откинулся назад, поднял свою жирненькую мордочку и посмотрел на меня синими глазами, как… на кучу наивысшего волнения.
Высокомерно и презрительно. Как и полагается аристократу.
Мол, его не касаются наши волнения и тревоги.
И делает он ровно то, что хочет.
Папе пламенный привет.
— Неотложное важное дело?! — возбужденно гавкнул вдруг Бобка. — Это оно? Вернуть! Маркизу! Дитя! Это важно!
Я так и подпрыгнула!
Это ведь действительно не просто котенок, это юный маркиз! Сын Маркиза! И он должен быть дома!
Вот он, наш важный пропуск в Монстрвилль!
— Сиськасос! Ты нарочно это сделал?! Для меня?!
Сиськасос молчал, разглядывая мой дом.
— Мы идем обратно к принцу?! — прошептала я, не веря своему счастью.
— Всегда готов! — гавкнул Бобка.
Но легко сказать. А сделать как? Как добраться?
Бобка уверял, что идти далеко.
— Я добегу! — уверял он, подпрыгивая.
А я?!
Первой моей мыслью было пойти и купить лыжи!
Парк-то уже порядком припорошило снегом.
На лыжах всяко быстрее.
Но как перебираться через покрытые асфальтом дороги? Травяные кочки?
То ли лыжи не едут, то ли я…
Да и лыжница из меня так себе, если честно.
— Миау, — сказал снова Сиськасос, взобравшись на одежду и пытаясь играться с рукавом моего ведьминского плаща.
А оттуда выглядывало сияющее и переливающееся золотом перо феникса!
Константина Феникса!
— Что, снова пленить соседку?! Но она-то откуда знает дорогу?
— Ехала! На крыше! Экспресса! — ответил Бобка.
— Да она могла не запомнить! Перепуганная, уставшая…
Бобка запрыгал.
— Я! Побегу! Вперед! Покажу!
Я лишь всплеснула руками.
— Тогда надо ее уговорить… Но не думаю, что она согласится… — промямлила я.
— Миа-а-ау! — преступным голосом протянул Сиськасос, щуря синие глазки.
— Выследим! И поймаем! — поддержал его Бобка.
* * *
Целый день я выслеживала соседку.
Да что там — я нарывалась на соседский гнев, как никогда!
Я терлась возле их машины.
Я громко хлопала дверями своей квартиры.
Я выгуливала Бобку без поводка!
Но тщетно. Черт бы подрал этих трусов!
Сосед пару раз мелькнул на балконе, посмотреть, кто там трогает его ласточку, отчего сигнализация заливается.
Но, увидев меня, он ретировался и не осмелился крикнуть ни единого слова с высоты своего положения.
— Не хотят, — развела я руками.
— Миа-а-ау! — злобно заметил Сиськасос, выглядывая из моего кармана.
— Надо! Сесть! В засаду! — гавкнул Бобка.
И мы сели.
Я сделала вид, что зашла домой, громыхнула дверью.
Шляпу с привязавшимся к ней фонариком оставила дома.
А сама тихо-тихо, на цыпочках, прокралась к выходу из подъезда, и замерла