И в этот момент дверь кабинета Егора распахнулась. На пороге стоял он сам. Его лицо было мрачным, взгляд был устремлен на Кристину.
— Что здесь происходит? — его голос прозвучал тихо, но с такой металлической холодностью, что даже Кристина вздрогнула.
И тут произошла мгновенная метаморфоза. Из разъяренной фурии она превратилась в кроткого, испуганного олененка. Ее плечи опустились, взгляд стал жалобным и невинным.
— Егорушка, милый, я просто пришла тебя проведать, — она заговорила вкрадчивым сладким голосом, делая шаг к нему. — Соскучилась...
— Мне некогда заниматься пустыми разговорами, Кристина, — он произнес ровно, отсекая любые возражения. — Тебе не пора на учебу?
Затем он перевел тяжелый взгляд на меня. И мне показалось — нет, я увидела в его глазах не просто досаду или злость. Там была грусть. Глубокая, старая, как мир, грусть.
— Алиса. Принеси мне кофе.
С этими словами он развернулся и ушел в кабинет, захлопнув дверь прямо перед носом у Кристины, которая уже открыла рот для нового жалобного послания.
Эмоциональные качели добили меня окончательно. Я стояла, чувствуя себя абсолютно выжатой и опустошенной.
Кристина медленно повернулась ко мне. Ее кукольное личико снова исказила злая гримаса.
— Что застыла, прислуга? — прошипела она так, чтобы он не услышал. — Тебе сказано — кофе. Выполняй.
И, высокомерно подняв подбородок, она выплыла из приемной, оставив после себя шлейф дорогих духов и тяжелую, отравленную атмосферу.
Ноги сами понесли меня. Но не к лифту, а в соседнюю дверь — в ту самую комнату для сотрудников с кофемашиной, о существовании которой мне «забыла» сообщить Тамара Павловна.
Мои руки дрожали, когда я ставила чашку под аппарат. Запах свежемолотого кофе немного привел меня в чувство. Потом мой взгляд упал на небольшой холодильник. Я открыла его. Внутри аккуратно стояли упаковки с соками, йогуртами и несколько изящных пирожных в кондитерских коробочках.
Не думая, почти на автомате, я взяла одно — с воздушным безе и ягодами. И поставила его на поднос рядом с чашкой дымящегося черного кофе.
Я вошла в его кабинет, не глядя на него. Сосредоточилась на том, чтобы не расплескать содержимое подноса, чтобы мои пальцы не выдали дрожи.
— Ваш кофе, Егор Александрович, — произнесла я ровным, безжизненным голосом, ставя чашку и тарелку с пирожным на край его стола.
И только тогда я рискнула поднять на него глаза. Он не смотрел на меня. Его взгляд был устремлен в окно, в серую дымку города. Его лицо было усталым и отрешенным. Таким я его еще не видела. Таким... человечным.
Он медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по чашке, затем по пирожному. На его лице не дрогнул ни один мускул.
— Вам что-то еще будет угодно? — спросила я, готовая уже бежать отсюда, спрятаться.
Он медленно, почти машинально, взял вилку и отломил крохотный кусочек безе. Поднес ко рту. Прожевал. И снова уставился в окно.
— Нет, — наконец произнес он тихо, все так же глядя за стекло. — Можешь быть свободна.
Я вышла. И за закрытой дверью впервые за этот день позволила себе выдохнуть.
Глава 14. Кто ты?
Егор.
Дверь закрылась за ней, оставив меня наедине с тишиной и дымящейся чашкой кофе. И с этим... пирожным. Безе. Легкое, воздушное, сладкое. Совершенно не в моем стиле. Я ненавижу сладкое. Но она принесла. Не просто кофе, выполняя приказ, а... это.
Я откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. И тут же вспыхнул ее образ. Не тот, что сейчас — собранный, строгий, с холодными глазами. А тот, что был пять лет назад. Смеющийся. С сияющими глазами, полными любви ко мне. Доверчивый.
Потом — резкая смена кадра. Номер отеля. Распахнутая дверь. Она, выходящая оттуда. Растрепанная, испуганная. А за ней — спящий Руслан.
Боль. Такая острая и свежая, будто это было вчера. Она впилась в ребра кинжалом, заставив сжаться. Я не позволил ей ничего объяснить. Что она могла сказать? Все было очевидно. Слишком очевидно. Я выгнал ее. Вычеркнул из жизни. Выстроил вокруг себя ледяную крепость из работы, злости и одиночества.
Одиночества... Да, именно оно было моим единственным спутником все эти годы. Ни друзей — я перестал им доверять. Ни женщин — они были либо подставными куклами моей матери, либо пустыми и неинтересными. Только работа. Бесконечная, всепоглощающая, выжигающая дотла. Я создал империю на чистой ярости и боли. И мне казалось, что так и должно быть. Что я загнал эту боль так глубоко, что она больше никогда не вырвется наружу.
А сегодня... Сегодня она стояла так близко. Я чувствовал ее дыхание. Видел отблески в ее глазах — тот самый испуг, который был тогда в отеле. И что-то во мне сломалось. Рухнула та самая крепость, что я так тщательно выстраивал годами.
Я понял. Понял ужасную, неудобную, горькую правду. Только она. Все эти годы только она одна могла дотронуться до чего-то живого внутри меня. Только рядом с ней это черствое, промерзшее насквозь сердце могло хоть что-то чувствовать. Ярость. Боль. И... что-то еще. Что-то, от чего стало мучительно больно и... пусто без нее.
И ее поступок сегодня... Она спасла контракт. Спасла меня от колоссальных убытков и потери лица. Она повела себя блестяще. Хладнокровна, профессиональна, умна. Та, кого я когда-то знал, была умной и яркой, но эта... эта была сильной. Закаленной.
«Молодец», — пронеслось в голове. И тут же — укол злости на самого себя. Почему я должен хвалить ее? За что? За то, что она сделала то, что должна была?
Но почему она здесь? Зачем ей эта работа? Деньги? За пять лет я нарочно не искал о ней никаких сведений. Хотел стереть. Выжечь каленым железом.
Теперь же это любопытство стало невыносимым. Щемящим, острым, как голод.
Я резко потянулся к телефону, набрав внутренний номер.
— Тамара Павловна, ко мне. Немедленно.
Пока я ждал, мой взгляд снова упал на пирожное. Я медленно, почти против воли, потянулся к нему, снова отломил кусочек. Оно было не приторным, с легкой кислинкой ягод.
Словно она сама. Горько-сладкая. Обжигающая и... спасительная.
Мне нужно знать правду. Кто она теперь. И почему ее появление снова перевернуло весь мой мир с ног на голову.
Глава 15. Досье
Егор.
Тамара Павловна вошла в кабинет через пару минут. Ее лицо было привычной каменной маской, но в глазах читалось любопытство и готовность к услужливости.
— Вы звали, Егор Александрович?
— Садитесь, — я