И в этот миг я понял. Окончательно и бесповоротно. Я пропал. Меня притягивало в ней все. Ее сила, проявленная днем, и эта хрупкая нежность сейчас. Ее умение быть разной и всегда — настоящей.
В это время ко мне, явно смущенная, подошла Оксана.
— Егор Александрович, — заговорила она, беспокойно поглядывая на подругу. — Алису совсем разморило. Она несколько коктейлей выпила. Говорила, что день сегодня был очень тяжелый, она вся на нервах. Я не знаю, что делать…
Я снова посмотрел на Алису. Да, теперь я видел — ее движения стали более плавными, а взгляд — влажным и затуманенным. Энтузиазм был искренним, но силы были на исходе. Я подошел и мягко взял ее под локоть.
— Тебе пора отдыхать, — сказал я ей на ухо.
Она покачала головой, пытаясь сфокусировать на мне расплывающийся взгляд.
— Нет… Нельзя… чтобы Аленка видела меня такой… — прошептала она, и в ее голосе сквозь хмельную дымку прорвалась настоящая, животная паника.
Она уже едва стояла на ногах. Не раздумывая, я просто подхватил ее на руки. Она была невесомой. Она инстинктивно обвила мою шею руками и прижалась ко мне, ища защиты и тепла, явно не отдавая себе отчета в происходящем. Ее голова устроилась у меня на плече, дыхание стало ровным и глубоким. Она засыпала.
— Надо меньше пить, Алиса, — тихо сказал я, но она уже не слышала.
Я пронес ее через весь шумный клуб, не обращая внимания на удивленные и осуждающие взгляды, усадил в машину и укрыл своим пиджаком. Она вся сжалась в крошечный комочек на пассажирском сиденье, безмятежная и умиротворенная. Вести ее в таком состоянии домой, к матери и ребенку, было немыслимо. Да я и не мог ее сейчас отпустить. Не тогда, когда она наконец-то была здесь, рядом, беззащитная и настоящая.
Приняв мгновенное решение, я тронулся с места. Я вез ее к себе.
Глава 24. Пробуждение
Егор.
Максимально осторожно я занес ее в квартиру. Она была такой легкой, почти невесомой в моих руках. В спальне аккуратно уложил ее на свою кровать, снял туфли и укрыл мягким кашемировым покрывалом. Она повернулась на бок и свернулась калачиком, уткнувшись лицом в подушку. Ее дыхание стало ровным и глубоким.
Я вспомнил ее слова в клубе, пробившиеся сквозь хмель: «Нельзя, чтобы Аленка меня видела в таком состоянии…» В них был такой ужас, такая материнская ответственность, что у меня сжалось сердце. Я не мог допустить, чтобы из-за моего решения ее семья прождала ее всю ночь в тревоге.
Достав из ее сумочки телефон, я нашел в контактах «Мама» и написал короткое сообщение: «Мамочка, не волнуйся, я у Оксаны. Поцелуй от меня Аленку». Я постарался подобрать простые, теплые слова, похожие на те, что могла бы написать она сама. Ей нужен был покой.
Ночь тянулась бесконечно. Я сидел в кресле рядом с кроватью в полумраке, освещенный лишь полоской лунного света из окна, и не сводил глаз с ее спящего лица. Свет мягко ложился на ее черты, которые я когда-то знал лучше своих собственных. Длинные ресницы, безмятежно расслабленные губы. В этом лице не было ни капли той суровой собранности, что стала ее броней в последние дни. Это было лицо девушки, которую я любил.
Я любовался ею и не мог остановиться. Воспоминания накатывали волнами, горячими и болезненными. Как мы смеялись вместе. Как гуляли, держась за руки, строя планы на будущее. Как я подбирал кольцо и репетировал предложение, боялся до дрожи в коленях. Мы должны были пожениться. У нас должна была быть совсем другая жизнь.
Меня до сих пор тянуло к ней с нечеловеческой силой. Каждая клетка тела помнила ее запах, ее прикосновения. Но в глубине души, как заноза, сидела та самая доля сомнения. Та картина. Номер отеля. Она и Руслан. Этот образ перечеркнул все, отравил пять лет жизни. Я должен знать.
В голове крутилась одна и та же навязчивая мысль: «Завтра я все узнаю. Когда она проснется, не будет ни Тамары Павловны, ни матери, ни Кристины. Будем только мы двое. И я наконец услышу правду».
Но, сколько бы я не сопротивлялся, усталость и эмоциональное истощение взяли свое. К утру, когда за окном уже начал заниматься рассвет, Морфей все же сморил меня. Мои веки стали тяжелыми, голова склонилась на грудь, и я крепко уснул в кресле, даже не успев осознать, как это произошло. Моей последней мыслью перед погружением в сон было ее лицо, мирно спящее в лунном свете.
* * *
Алиса.
Суббота.
Первым делом я почувствовала головную боль. Не просто боль, а настоящий кузнечный цех у себя в черепе, где десяток гномов усердно били молоточками по наковальням. Мысли путались, в ушах звенело.
Я боялась открыть глаза. Память медленно и нехотя просыпалась. Я начала вспоминать подробности.
Вчерашний день... Ресторан. Ледышка в груди от слов его матери. «Кристина ждет ребенка…» Потом — клуб. Оксана. Грохочущая музыка, которая должна была заглушить боль. Яркие коктейли, от которых кружилась голова. И… пустота.
Воспоминания обрывались на том моменте, где я закрыла глаза и отдалась ритму, пытаясь раствориться, исчезнуть.
С осторожностью, на которую только была способна, я приоткрыла один глаз. Потом второй. Меня охватил леденящий ужас. Я замерла.
Я была не дома.
Боже мой! Сердце заколотилось в панике. За доли секунды в голове пронеслись обрывки мыслей, как осколки разбитого стекла:
Аленка! Где Аленка? Мама… Что с мамой? Они волнуются!
Я потянулась к тумбочке, где лежал мой телефон. Почему он молчит? Почему нет двадцати пропущенных и сорока сообщений с вопросительными знаками? Такого просто не может быть.
Я включила экран. Ни одного уведомления. Словно меня никто не искал. С нехорошим предчувствием я открыла сообщения.
И обомлела.
Я увидела мое сообщение маме, отправленное вчера вечером. Мое! Я смотрела на него и не верила своим глазам.
«Мамочка, не волнуйся, я у Оксаны. Поцелуй от меня Аленку».
Я этого не писала. Я этого точно не писала! Физически не могла, потому что в это время