В ее одиноком мире теперь появился лучик — смех внучки. И, наблюдая за ними, я поняла, что простила ее. Окончательно и бесповоротно. Не потому, что она заслужила, а потому, что увидела за монстром — несчастную, заблудшую женщину, которая наконец-то нашла способ любить, не причиняя боли.
Глава 42. Желанные гости
Алиса
Шесть месяцев спустя.
Неожиданным и до слез трогательным событием стало для нас появление Руслана. Дверной звонок прозвучал как обычно, но за порогом стоял он — наш друг, а рядом с ним хрупкая темноволосая девушка с добрыми глазами.
— Не могу поверить! Руслан! — Егор, открывший дверь, замер на секунду, а затем шагнул вперед и обнял его так, будто хотел раз и навсегда стереть годы разлуки.
— Прилетели ненадолго, решили проведать, как вы тут... вдвоем, — Руслан улыбнулся, но в его взгляде читалась легкая неуверенность. — Это Анна. Моя жена.
Мы пригласили их в гостиную, и угостили чаем. Егор, держа мою руку в своей, обратился к другу:
— Прости меня, друг. Я был слепым и глупым мальчишкой, позволившим себя обмануть. Если бы не ты... — его голос дрогнул, и он замолчал, сжимая мои пальцы так, будто искал в них опору.
— Думал, никогда не скажешь мне этих слов, — тихо ответил Руслан, глядя на него с прощением в глазах. — Но теперь я вижу... вижу, что все обрело свой смысл. Все страдания... они привели вас обратно друг к другу.
За чаем разговор тек плавно и тепло, но чувствовалось, что самые главные слова еще остались невысказанными. И тогда Егор неожиданно предложил:
— Знаете, а давайте продолжим этот вечер в том маленьком итальянском ресторанчике на набережной? Там уютно, и мы сможем спокойно пообщаться.
Так и решили.
Тот вечер в уютном ресторане, куда мы пригласили и Оксану, нашу верную сообщницу, стал особенным. За столиком, в теплом свете ламп, за стейками и бокалом вина, наконец-то случился тот самый, долгий и откровенный разговор, которого мы все так долго избегали.
Руслан, отпив глоток воды, внимательно смотрел то на меня, то на Егора. В его глазах читалось что-то неуловимое — смесь облегчения, старой боли и искреннего любопытства.
— Знаете, я до сих пор не могу поверить, что вы смогли... выстроить это, — он сделал широкий жест рукой, словно очерчивая наше с Егором общее пространство. — После всего, что было. Как? Как можно было пережить такую пропасть? — Он перевел взгляд прямо на меня. — Алиса, как ты... как ты смогла его простить?
Все взгляды обратились ко мне. Анна смотрела с добрым, участливым интересом, Оксана — с гордостью, а Егор — с тихой, смиренной готовностью принять любой приговор. Я почувствовала, как по телу разливается тепло. Это был не допрос, а искреннее желание понять.
Я сделала глубокий вдох, положила вилку и посмотрела на Руслана.
— Его искупление, — начала я тихо, но четко, — началось не со слов. Не с цветов, не с клятв и не с дорогих подарков.
Я повернула голову к Егору. Он мягко улыбнулся мне, и в его глазах я прочитала одно: «Говори. Я доверяю тебе». Это молчаливое разрешение придало мне сил.
— Он начал с самого простого и самого важного, — продолжила я, возвращая взгляд к Руслану и Анне. — Он просто... вошел в жизнь Аленки. Не ворвался, не потребовал места. А именно вошел. Тихо, ненавязчиво, с каким-то... благоговением. Как входят в храм. Боишься громко дышать, чтобы не спугнуть ту тишину и тот покой, что живут внутри.
Оксана, сидевшая рядом, не выдержала и добавила.
— Это правда, — подтвердила она. — Он приходил каждый день, как по расписанию. Не для галочки. А чтобы просто... быть.
— Да, — улыбнулась я, вспоминая те дни. — Он водил ее на прогулки, катал на качелях, а она потом три дня подряд взахлеб рассказывала, как папа качал ее на качелях так высоко, что ей казалось, будто она может дотронуться до облаков.
Я увидела, как мои слова вызвали у Анны умиление и улыбку, и продолжила.
— Он купил ей ту самую куклу, — сказала я, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. — Ту, о которой я, к своему стыду, могла только мечтать. Он не пытался сразу стать «папой». Он стал сначала другом. Настоящим. Он читал сказки, чинил сломанный стульчик...
Оксана закивала, добавляя:
— Алиса мне рассказывала, как однажды Аленка обмолвилась, что любит блины, как у бабушки Любы. И что вы думаете? На следующее утро он явился с мукой, яйцами и таким решительным видом! Первую партию, конечно, пришлось выбросить, — она рассмеялась, — но он не сдавался. Он учился. Учился быть отцом.
— Со мной он был невероятно осторожен, — добавила я, возвращаясь к своему рассказу. — Никаких претензий, никаких требований. Он просто был рядом. Говорил о книгах, о работе... и слушал. Впервые за все время он по-настоящему слушал.
Егор, все время, пока я говорила, смотрел на стол, но я видела, как он сжимает край салфетки. Ему было неловко от такой откровенности, но он не перебивал.
— А потом... потом он взялся за нашу жизнь, — голос мой стал тише. — Он погасил мою ипотеку и сказал лишь: «Теперь ты никому ничего не должна». А через неделю у нас начался ремонт. И он советовался с мамой и со мной по каждому, даже самому незначительному, оттенку обоев.
Я замолчала, давая всем осознать услышанное.
— И понемногу, день за днем, я стала узнавать в этом серьезном, внимательном мужчине моего старого Егора. Того, с кем я когда-то мечтала о будущем.
За столом воцарилась тишина, наполненная пониманием и теплотой.
Мы сидели в ресторане, окруженные людьми, которые когда-то были частью нашей боли, а теперь стали частью нашего исцеления. И в этом кругу из бывших обид, прощения и новой надежды рождалась наша общая, такая хрупкая и такая прочная, новая жизнь.
* * *
Но было и кое-что личное, о чем я не могла рассказать друзьям.
Однажды Аленка сильно заболела. Она металась в жару и сквозь сон звала папу. Была гроза, лил проливной дождь. Я позвонила Егору, не в силах справляться с паникой. Он примчался через пятнадцать минут, промокший до нитки.
Не сказав ни слова, он сел у кровати, взял Аленкину горячую ладошку в свою и просидел так до утра, меняя компрессы и напевая ей что-то тихое. Стоя в дверях, глядя на его широкую спину, я впервые за долгие годы почувствовала не боль, а что-то