— Какой выход?
— Никакой. Сами отвалятся.
Я молча смотрела на Эвелину.
— Наверное, Оля, ты думаешь, при бабках моего папеньки меня в парикмахерской ждут? Весь салон воды в рот наберёт и в пятую точку меня поцелует? Может и так. Только про себя обо мне плохо подумают.
— С чего ты взяла?
— С чего? — она переспросила, — Ты же тоже обо мне плохо думаешь.
— Эвелина, хочешь, я дреды сниму.
— Давай.
— Только у меня нет… для новых. Зато я умею плести объёмные косы.
Я возилась с волосами Эвелины. Положила перед ней телефон: загугли, как быстрее ранки залечить.
Через час мы уже мыли голову, сушились, заплетали объёмную косу.
— Ну как?
Эвелина из злобной фыркающей кошки превратилась в милого приятного подростка. Она вертела головой перед зеркалом, по-девчачьи повизгивала:
— Папа меня не узнает, — добавила: — Стрёмное у тебя зеркало. Заработаешь, новое купи.
Повернулась ко мне:
— Ну, приведёшь Мишу?
Я пожала плечами:
— Не знаю. Вот правда не знаю.
— А ты приходи завтра. Мы с мелкими повеселимся, а ты с папой поговоришь и скажешь ему в физиономию лица всё, что захочешь. И знаешь что? — она проглотила ещё одну печеньку: — Так ему и надо.
— Я приеду! — мне вдруг пришла в голову идея спросить разрешение у Ольшанского перенанять няню для Миши. Сын вспоминал свою няню, раз она понравилась Мише, так это же здорово!
— Меня же на работу пригласили! — я сама от себя не ожидая, зачем то выпалила это Эвелине.
— Серьёзно? Ух, как здорово. Жизнь прям поворачивается к тебе светлой стороной, — Эвелина направилась в прихожую: — У тебя, кстати, валерьянки нет?
— Валерьянки? — я не успевала за ходом мыслей Эвелины, — Не знаю. А зачем?
— Вдруг у Кирилла, у водителя папиного сердечный приступ случился. Я ему обещала, что на минуту к тебе.
— Эвелина, тебе, наверное, попадёт сегодня? Ты без спроса разгуливаешь?
— Наивный ты человек, Оля. Кто же со мной связываться будет? Не бойся, никому не попадёт. Кирилл тоже не дурак. Это он мне подыграл, типа мы смотались без разрешения. Наверняка, в ту же секунду папеньке доложил. Я то видела за нами машину охраны. Так что всё классно.
Она обулась, вынула из карманы чупа-чупс:
— На, Мише передай.
Она вышла, хлопнула дверью. Я смотрела на леденец в руке. Кажется, жизнь и вправду поворачивалась ко мне другой стороной. Надеюсь, светлой.
Глава 23
Я услышал шум на ступенях, отложил бумаги, краем уха вслушиваясь в возгласы где то там на втором этаже.
Праздник с клоунами закончился, я сам видел, как охрана выпроводила разношёрстную братию за ворота. В доме оставалась пара гостей, Оля с пацаном и бабка Эвелины. Я её не приглашал, но если Эвелина хотела увидеть бабушку, разрешил. Правда, мне докладывали, она приезжала недавно. Ненадолго. Что-то зачастила.
И всё же, что там за шум в коридоре? Может, какой клоун потерялся. Быстрая беготня по ступеням, возня, сдавленные стоны, — на клоуна не похоже. Да что там такое? Вроде бабка Эвелины уже должна была уходить, я чётко слышал ор дочери и, кажется, плач Мишки. Сложил документы в папку, спрятал в стол, вышел коридор.
Видел, как старуха тащила за шиворот Мишу, сзади ей на плечи напрыгнула Эвелина, буквально вцепившись ей в шею.
— В чём дело! — рявкнул так, что звякнула люстра, старуха выпустила мальчика, ребёнок со всех ног бросился ко мне, прижался к колену.
Я присел:
— Эй, ты чего, малыш?
Развернул к себе ребёнка, краем глаза видел из-за спинки мальчика, как старуха мелькнула в двери, выбежала на газон.
Эвелина — с испорченной причёской, которой она так хвалилась и постоянно смотрелась в зеркало на широкие косы, стояла растрёпаная, сдувая с лица выбившиеся локоны. Частое дыхание дочери сотрясало её плечи, она выглядела как злобный троль после боя с викингами. Эвелина пыхтела, повернулась ко мне — надо было видеть это детское лицо, с выражением пантеры, победившей в бою.
— Где мама? — спросил Мишу, он неопределённо пожал плечами, ребёнок дрожал, ещё плотнее прижавшись ко мне. Похлопал его по плечику: — Иди ко мне.
Обнял его, почувствовал, как мокрый носик ткнулся мне в шею.
— Не плачь, мужик. Кто обидел, идём, я его на куски порубаю.
Попытался отстраниться от малого, чтоб взглянуть ему в лицо, мальчик вжался в меня ещё плотнее, дрожь его маленького тела пронзила меня насквозь. Ёлки, что же такое произошло, что он так испугался.
Додумать не успел, Мишка сам вдруг отступил, резко, наотмашь кулачками размазал слёзы на щеках:
— Простите, дядя Рома. Я не должен плакать. Я сам себя защитю.
От его защитЮ у меня перехватило дыхание, вот же…
— Эй, мужик, так я же тебе друг. Когда сволочей больше и они сильнее на помощь приходит друг даже сильному мужику. Я тебе друг.
Светлоголовый мальчуган вздёрнул подбородок, пытливо посмотрел мне в глаза, я попытался убедить его:
— Мишка, пожалуйста, будь мне другом. Ты же придёшь мне на помощь, когда мне будет хрено…, я хотел сказать, когда мне будет плохо?
Я протянул ему открытую ладонь, мальчик серьёзно, без улыбки вложил свою ладошку в мою, серьёзно кивнул:
— Обещаю.
Посмотрел на его пальцы. Коротко остриженные ноготки, на большом пальце заусеницы, сам палец как у меня, чуть отходит в сторону, и заусеницы у меня на нём тоже до сих пор. Я тяжело сглотнул, крепко пожал его лапку — такую маленькую, но уже такую надёжную. Как Ольга, такая хрупкая и вечно плаксивая женщина без мужика могла воспитать настоящего парня.
— Эвелина, что случилось?
— Я за Мишку вступилась, бабка его байстрюком обозвала и хотела из дома выкинуть на улицу.
— А ну, погоди, Миша, — спустил мелкого на пол, сам бросился к двери. Видел, как по дорожке размахивая сумкой улепётывала бабка Эвелины. Наградил же Господь родственницей, хорошо хоть, что несостоявшейся тёшей. Врагу такую ведьму не пожелаю. Нажал сигнальную кнопку, ворота, калитка моментально съехались, заперев беглянку.
Я шёл к ней, сжав кулаки. Как же меня бесило это бабье-гадючье кубло из бывшей и её мамаши. Старуха, завидев меня, завизжала, замахала руками:
— Выпусти меня, не трогай меня!
Подошёл к ней, смотрел в белёсые, хитрые глаза, вот же мерзавка:
— Запрещаю появляться на пороге моего дома. С этого дня общение с Эвелиной только в моём присутствии.
— А ты думаешь, сможешь отобрать у меня внучку? Да я…
— Уже отобрал. Ещё слово — пожалеете.
Ох,