Мария Петровна, поправляя постель Любы, увидела сверток в синей обложке. Это была обыкновенная «общая» тетрадь, свернутая трубочкой.
— Что это? — спросила она и показала тетрадь Любе.
Та густо покраснела, махнула рукой:
— Ну и мамаша! Говорила, не надо, а она… Молитвы это у ней здесь переписаны, какие-то особенные. Помогают, говорит, при родах. Ну ее!
Заинтересованная фельдшерица раскрыла тетрадь и тут же чуть не выронила ее из рук. В тетради была нарисована схема четырехтактного двигателя внутреннего сгорания и описание его работы. Не веря своим глазам, Мария Петровна полистала тетрадь и открыла первую страницу. Там было написано: «Конспект по тракторному делу», а пониже — «Аверьянова Люба».
Мария Петровна показала тетрадь роженице и обе тихо засмеялись.
СУХИЕ ЦВЕТЫ
Всю ночь шел снег. Хлопья падали, медленно кружась, тихо оседали на холодных ветвях деревьев. Накапливаясь, не могли удержаться и срывались в сугроб, пробивали в пушистой трясине синие оконца. Безлунной ночью было светло от снега.
Снегопад всегда вызывал у Федора чувство легкой тревоги, ожидания перемен и щемящее любопытство к этим переменам. А перемен не предвиделось. Просто завтра надо вставать чуть свет и ехать за сеном с дядей Митей. Федор завел будильник и теперь стоял у окна и смотрел, как летят наискось неслышные теплые хлопья…
* * *
Резкий птичий крик заставил его обернуться. Щеголеватая сорока, раскачивая длинным хвостом, смотрела с забора на Федора. Наверное, это была самая красивая сорока в этих краях, но Федору она чем-то не понравилась. Он нагнулся, чтобы скатать снежок, и услышал снова резкий крик и посвистывание крыльев. Сорока улетела, а Федор пошел со двора.
На конюшне уже запрягали. Феня, веселая, в старом полушубке и мужской шапке, бросила в Федора снежком и закричала:
— Проспал, работничек!..
Федор отряхнул воротник, вздохнул и пошел за лошадью.
Он давно уже старался не замечать Феню и при встречах опускал глаза. Очень уж круглое и розовое у нее лицо, да и нос, пожалуй, чересчур любопытный.
Скоро подводы цепочкой двинулись из деревни. Было свежо и тихо. Далеко разносились голоса, фырканье лошадей, визг полозьев.
Под горкой, когда седая старая кобыла перешла на неровную рысь, в сани к Федору шлепнулся боком дядя Митя:
— Закурим?
— Не хочется, — ответил Федор, протягивая руку к пачке дядимитиного «Прибоя».
— Красота-то какая, а!
— Да, — не слушая его, ответил Федор и снова увидел ту самую нарядную сороку. Она промчалась низко сбоку и села на качнувшийся под ее тяжестью куст, осыпала иней. Прокричала Федору что-то свое, взмахнула крыльями и полетела догонять переднюю подводу.
— Куда это сороки деваются летом? — спросил Федор.
— Черт их знает, — дядя Митя махнул рукавицей. — Скажи-ка лучше, чего ты в деревне застрял?
Федор прошлой осенью пришел из армии и остался в колхозе. Один сын у матери, у них хороший дом, мать умеет вести хозяйство, во дворе полно живности… Молодежи его возраста в деревне почти не было, и всех удивляло, как это Федор не поехал в город, а остался дома, в лесной деревне.
— А чего бы мне не остаться? Другие ведь работают… Ты вот половину Европы прошел, а жить, небось, в Моховую приехал.
— Война, — задумался дядя Митя. — Да-а, если бы не она, окаянная, дальше своего села так бы и не увидел ничего.
— Нет худа без добра, — засмеялся Федор и тоже задумался.
— Тебе учиться надо. В городах давно уже на лошадей, как на диковинку смотрят, а ты все хвосты крутишь. Под Оренбургом я видел, в совхозе сено возили. Смотрю, что за черт! Целый зарод по снегу едет. А это трактор зацепил его тросом и тащит к фермам.
— Я и так учусь, дядя Митя. Заочно.
— Это разве учеба? Так просто. Хоть бы в контору просился.
Дорога запетляла в мелком подлеске. Лишь изредка взлетали длинные сосны да проплывали березы с белыми, закуржевевшими крыльями.
Передние сани свернули в сторону, где на серой сетке кустарника светился снежной шапкой стог. На вторых санях стояла Феня и понукала мерина, крутя над головой вожжами.
— Эй ты, ушастый, — звонко закричала она. — Переставляй циркули! — и, оглядываясь, улыбалась Федору.
Остальные тоже стали сворачивать к стогам. Снег был еще неглубокий, мягкий, широкие, без подрезов полозья почти не тонули в нем. Дядя Митя соскочил с саней и стал поджидать свою отставшую лошадь. Федор съехал с отлогого берета, направил лошадь к стогу, стоящему особняком, окруженному белыми шарами кустов. Сани боком задели за куст, и легкие иголки осыпали лицо. Федор несколько раз моргнул и рукавицей смахнул остатки инея, мешавшего глазам. Дядя Митя догнал его и остановился. Они воткнули в снег вилы, сбросили бастрыки и стали распутывать веревки, намотанные восьмеркой на поперечины саней.
Стожок успел покоситься и осесть. Дядя Митя сбил с него белую шапку и поддел вилами верхний потемневший слой. Потом оба взялись за дело. В горле першило от горькой трухи, хотелось кашлять. Сено хорошо высохло, тоненько позванивало и крошилось. Скоро от стожка к саням протянулась серая полоса.
Покончив со стогом, они придавили воз слегой и, повисая всем телом на веревке, крепко затянули его. Отдышавшись, покурили и снова взялись за вилы.
Отдохнув за передышку, Федор старался побольше взять навильник и, крякнув, рывком переносил его. Обернувшись и занеся вилы, он неожиданно увидел у самых ног пучок сухих осыпавшихся цветов, перевязанных узенькой ленточкой. Что-то теплое и большое толкнуло его. И сразу стало горячо и тесно в полушубке. Он воткнул вилы в остожье, снял рукавицы и попытался развязать ленточку. Узел был тугой, в мелких складках поблескивал лед. Ленточка местами поблекла. Лепестки давно осыпались, словно крылья бабочки. Лишь несколько разноцветных крапинок чудом уцелело, запутавшись между ломкими гранеными стеблями.
Обрадовавшись перерыву, дядя Митя присел на остатки стога и вытащил неизменный «Прибой». А Федор все смотрел и смотрел на пересохшие стебли сузившимися, повлажневшими глазами…
Под ногами у него был уже не снег, пересыпанный сенной трухой, а мягкая, тяжелая от росы трава. В кустах стонала иволга, на реке визжали девчата и басовито смеялись парни. Лес дышал перегретой смолой.
Федор и Тамара облюбовали тень под кустом отцветающего шиповника. Даже во сне она умела выгодно выглядеть. На крутом бедре вздернулась юбка, и круглые колени источали тепло. Темные волосы плыли под рукой Федора. Ноги у него затекли, но он даже в мыслях боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ее.
Тамара приехала на каникулы к матери из города и сразу оценила Федора. Как-то