В его глазах спокойствие:
— Отлично, значит, у нас с ним совпали формулировки, — говорит с легкой усмешкой. — Только разница в том, что я не собираюсь оставлять эти слова пустыми. Думаю, пора уже перейти на «ты», раз такие совпадения.
Я не знаю, то ли мне возразить, то ли согласиться, и вдруг он добавляет уже серьезно, без улыбки:
— У меня действительно серьезные намерения. А не женат я потому, что не хотел обманывать ни себя, ни женщину рядом. Я ждал ту, с кем будет по-настоящему. И, кажется, дождался.
Мне нечего сказать. Я отворачиваюсь к окну, чтобы скрыть смущение, и в отражении вижу свое лицо — румянец на щеках, глаза горят. Слова «ждал тебя» уже звучали в моей жизни. Но тогда они оказались пустыми. И от этого мне становится и тепло, и страшно одновременно.
Я сжимаю пальцы на коленях, будто так можно удержать мысли, которые упрямо лезут в голову. На самом деле с Германом все было иначе. Тогда я была ошарашена уже самим фактом, что он вообще на меня посмотрел. Ошарашена до такой степени, что готова была согласиться на что угодно, лишь бы не потерять этот взгляд. И вышла замуж за… мираж.
Сейчас все наоборот. Матвей рядом — спокойный, уверенный, настойчивый. Я отталкиваю, а он остается. Я смеюсь над его словами, а он не смущается. Я прячу глаза, а он продолжает смотреть так, будто терпение у него бесконечное.
— Вы похожи на человека, который привык добиваться своего.
— А разве это плохо? — отвечает он мягко. — Иногда именно это и нужно женщине — знать, что ее не оставят после первого «нет».
Я молчу. Хочется возразить, но язык не поворачивается. Внутри все сопротивляется, а сердце, наоборот, предательски соглашается.
Я снова отворачиваюсь к окну. За стеклом мелькают серые деревья, станции, поля. Мне хочется спрятаться в этой осенней дымке, но рядом сидит человек, который не дает мне исчезнуть и раствориться, потому что смотрит прямо на меня.
И вдруг приходит мысль: может, я не такая уж «некрасивая жена», если мужчина вроде Матвея говорит мне такие слова?
— Иногда женщинам нужно совсем другое. Иногда им действительно хочется, чтобы их оставили в покое, – выдаю я.
— Но это ведь не твой случай, — спокойно парирует он.
Я вскидываю брови:
— С чего вы так решили?
— Потому что ты задаешь вопросы, — улыбается он. — И тебе важен мой ответ.
Я чувствую, как к щекам снова приливает жар. Вздыхаю и делаю вид, что возвращаюсь к ноутбуку.
— У меня есть работа, Матвей Семенович.
— Отлично, — кивает он. — Значит, у нас еще одно общее нашлось: у меня тоже есть работа. И мы, вроде, перешли на “ты”.
Я поджимаю губы, стараясь не улыбнуться. Он не давит, но чувствуется та самая настойчивость, которая пугает и притягивает одновременно.
Остаток дороги проходит тихо: он иногда смотрит в бумаги, я — в ноутбук, но время от времени наши взгляды все равно пересекаются, назло всем попыткам отвлечься.
Когда поезд останавливается на Московском вокзале Петербурга, у меня ощущение, что дорога пролетела слишком быстро. Мы выходим вместе, прохладный влажный воздух бьет в лицо, и я плотнее закутываюсь в шарф. Матвей идет рядом, не касаясь меня, но создавая то самое чувство — будто рядом стена, за которой можно укрыться.
— Такси уже ждет, — говорит он и кивает в сторону машины у выхода. — Поедем к подрядчику. А вечером… в общем, посмотрим, как пойдет день.
Он произносит это почти небрежно, но я улавливаю подтекст. И от этой двусмысленности сердце начинает биться быстрее.
Мы подъезжаем к офису подрядчика — серое здание в старом районе, фасад облупился, но внутри все вылизано до блеска: стеклянные стены, металлические двери, запах кофе и новых принтеров. Я автоматически достаю блокнот, готовлюсь делать пометки, но вдруг понимаю: меня никто не тянет вперед и не подталкивает в спину, как бывало раньше. Матвей идет рядом, даже открывает передо мной дверь, словно мы здесь как партнеры, а не начальник и подчиненная.
Переговоры начинаются стандартно: цифры, прогнозы, графики на экране. Я уже приготовилась тихо сидеть сбоку и фиксировать детали, когда Матвей вдруг оборачивается и говорит:
— Алена Викторовна, как вы видите эти показатели?
На меня смотрят все. Я замираю на секунду, а потом начинаю объяснять: структура расходов, ошибки в расчетах, перекосы в прогнозах. Слова текут легко, потому что я очень хорошо знаю эту тему. Кто-то из подрядчиков спорит, но я отвечаю уверенно.
И вот что странно: Матвей не перебивает, не берет слово, чтобы «подтвердить». Он слушает и кивает, словно дает мне пространство, и это – невероятно.
После встречи один из менеджеров подрядчика протягивает мне руку:
— Спасибо, очень ясные комментарии.
Я машинально жму ее, а краем глаза ловлю взгляд Матвея. В нем — тихая гордость.
Мы выходим из здания, и он говорит почти буднично:
— Именно поэтому я хотел, чтобы поехала ты.
Мы уже идем к машине, и я вдруг вспоминаю Германа. Там все было иначе: он никогда не давал мне слова на переговорах. Я всегда сидела сбоку, записывала, молчала. А если и говорила, то лишь озвучивала то, что он заранее просил, или наоборот, высказывалась потом один на один, а он на следующий день выносил эти мысли как свои.
Здесь же я чувствую себя другой. Не «женой при муже», а женщиной со своим голосом.
Вечером мы приезжаем в гостиницу — небольшой отель в центре, окна выходят на канал Грибоедова. Матвей забирает ключ на стойке и протягивает мне карточку.
— У тебя отдельный номер. Если что-то понадобится — звони.
Он говорит это спокойно, но в голосе сквозит что-то еще, неформальное. И я понимаю, что сегодняшний день изменил больше, чем я готова признать.
В номере тихо, я снимаю пальто, бросаю сумочку на стул и почти сразу иду в душ, смывая с себя усталость дороги и переговоров. Горячая вода чуть заглушает мысли — о том, как он смотрел на меня, как давал слово там, где раньше меня всегда заставляли молчать.
Я выхожу, заворачиваюсь в полотенце, сажусь на край кровати и только тут замечаю, что телефон вибрирует на прикроватной тумбочке. Экран светится одним коротким сообщением: «Давай поужинаем?»