Глава 12
Глава 12
Матвей
После переговоров я держусь спокойно, но внутри все время так и стучит чувство гордости. Я смотрю, как Алена уверенно разбирает таблицы, объясняет, где подрядчики ошиблись, как выстраивает логику — и понимаю: она в разы сильнее, чем сама про себя думает.
Большинство женщин, которых я встречал на переговорах, входят в зал так, будто каждый их жест — сцена в пьесе, а каждый взгляд — спектакль. Они стараются произвести впечатление, произнести «правильную» фразу, угадать, чего ждут мужчины за столом. Алена же просто делает свою работу. Честно и спокойно. И от этого ее слова звучат весомо и без всякого наносного блеска.
И вот что выбивает окончательно: ее бывший муж три года держал рядом такую женщину и видел в ней лишь инструмент. Ключ к сейфу. Это все равно что купить Страдивари и держать ее в чулане!
Вечером, уже в номере, я никак не могу перестать прокручивать в голове ее смущенную улыбку, ту, что мелькнула, когда подрядчики пожали ей руку. Мне хочется не завтра, не потом, а прямо сейчас доказать ей, что я не похож на него, что со мной все совсем иначе. Но я останавливаю себя: спешка все разрушит.
Я хожу по комнате, смотрю в окно на огни канала, и решение становится очевидным. Если я хочу, чтобы она увидела во мне мужчину, а не начальника, то разговор должен быть о жизни — без цифр, без графиков, без отчетов. Просто честно: семья, дети, серьезные намерения.
Я беру телефон, набираю короткое сообщение: «Давай поужинаем?» Нажимаю «отправить» и жду целых пять минут, прежде чем получаю ответ: “Давай”.
Это слово будто вспыхивает на экране теплом. Простое, короткое, но за ним скрывается больше, чем все длинные объяснения. Я перечитываю его, и внутри отзывается что-то новое: тихая радость, тонкий намек, что лед треснул. Алена написала «давай», и это не то формальное «хорошо», что всегда было раньше, это слово-шаг ко мне. Маленький, но первый настоящий.
Я отвечаю коротко: «Буду внизу через двадцать минут». Не хочу перегружать, не хочу показаться настырным. Пусть все будет просто. Встреча, ужин, разговор.
Я откладываю телефон, подхожу к зеркалу и думаю не о графиках и отчетах, не о трастах и договорах, а о том, как буду выглядеть рядом с женщиной, ради которой готов перевернуть с ног на голову свои собственные правила. Меня удивляет это чувство. Я привык всегда быть собранным, чуть отстраненным, таким, который держит дистанцию и никогда не дает повода для домыслов. Но сейчас хочу, чтобы она увидела не директора, не холодного Матвея Семеновича, а мужчину, которому не все равно.
Время тянется медленно. Я проверяю часы, и кажется, что стрелки специально двигаются ленивее, чем обычно. Беру пиджак, но в последний момент снимаю — слишком формально. Оставляю только темную рубашку, закатываю рукава до локтей. Пусть будет меньше официоза, больше живого.
Через двадцать минут, надев пальто, я спускаюсь в холл. В отеле тихо, гул голосов приглушен коврами, и я замечаю ее сразу — она стоит у окна, поправляет волосы и держит в руках маленькую сумочку. В этом ее ожидании есть что-то трогательное: будто она еще не до конца верит, что это встреча не рабочая, а человеческая.
— Готова? — спрашиваю я негромко, подходя ближе.
Она оборачивается, и на губах появляется та самая ее полуулыбка, в которой смешаны смущение и легкий вызов.
— Готова.
Мы выходим на улицу. Питер вечером другой — влажный воздух от каналов, мягкий свет фонарей. Машину я даже не предлагаю: хочется пройтись пешком, и, кажется, она это тоже чувствует. Мы идем рядом, и с нами гуляет удобное молчание — не тяжелое, не напряженное, а такое, когда не надо торопиться заполнять паузы.
Через пару минут сворачиваем в маленький переулок, и перед нами открывается веранда ресторанчика. Я выбрал его заранее, знал, что там тихо, без суеты, с видом на воду. Мы садимся у окна, и я замечаю, что ее плечи расслабляются, взгляд становится теплее.
— Красиво, — говорит она и проводит пальцами по бокалу с водой, словно ей нужно чем-то занять руки.
— Мне хотелось, чтобы тебе понравилось, — отвечаю просто.
Официант приносит меню, но она его почти не рассматривает, только пролистывает. Я беру на себя заказ — легкий салат, рыбу, бокал белого вина. Она не возражает, только кивает.
И вот наступает тот момент, ради которого я и позвал ее не в переговорную, не в холл отеля, а сюда. Я хочу услышать не отчет, не комментарии к цифрам, а ее мысли — настоящие, о том, что для нее важно.
— Знаешь, — начинаю я, — у нас с тобой вечно разговоры про работу. А я хотел бы поговорить о другом. О жизни.
Она поднимает глаза, и в них отражается свет свечи.
— Про семью, про мечты, про то, чего ты хочешь в жизни. Не как аналитик, а как женщина.
Алена секунду моргает, словно не ожидала такого поворота, и в ее глазах появляется осторожность. Но я не отводя взгляд продолжаю:
— Знаешь, я всегда хотел детей. И сейчас хочу особенно.
Она удивленно вскидывает брови.
— Правда? — в ее голосе звучит не то сомнение, не то искреннее изумление.
— Да, — отвечаю твердо. — Для меня это естественно. Семья без детей для меня всегда казалась… как будто половина жизни остается пустой.
Она медлит, потом отводит глаза к бокалу.
— Странно это слышать.
— Почему странно? — спрашиваю я, наклоняясь чуть ближе.
— Потому что мой бывший муж… — она делает паузу, словно решает, стоит ли продолжать, но потом выдыхает. — Он говорил прямо противоположное. Что первые три года у нас точно не будет детей. Чтобы я даже не поднимала эту тему.
Я молчу, только внутри все складывается в слишком ясную картину. Конечно. Три года. Именно тот срок, который связывал ее с его дедовским трастом. Для него это был контракт, календарь, счетчик, а не семья. Я сжимаю пальцы, чтобы не выдать раздражения.
— А ты хотела детей, да? — спрашиваю мягко.
Она кивает, не поднимая взгляда.
— Очень. Но он каждый раз пресекал разговор. Я думала, может,