— Хорошо, Игорь Егорович, — сдался я, чувствуя, как волна апатии накатывает с новой силой. — Через полчаса-сорок минут буду.
— Вот и славно! Ждем.
У Грановского дома я бывал всего пару раз. Но с его супругой и им самим мы встречались часто то в ресторане, то у меня. Он все сулил познакомить меня со своей дочерью, но до сих пор как-то не сложилось. Да и я, сказать честно, был весьма этому рад. Совершенно не хотелось чувствовать себя не в своей тарелке, когда друг пытается пристроить любимое чадо в «добрые руки».
Дорогу до его загородного дома я проехал, почти не видя ничего вокруг. Михаил, мой водитель, чутко уловил мое настроение и не заговаривал, за что я был ему безмерно благодарен. Я уставился в темноту за окном, где мелькали огни спальных районов, и пытался прогнать навязчивый образ: вот она, Анна, склонилась над клавиатурой, ее пальцы безошибочно отстукивают слова, а взгляд из-под этих нелепых очков пуст и отрешен. Не получалось. Этот образ въелся в сетчатку.
Дом Грановских, как всегда, встретил меня шумом, теплом и густым, согревающим душу запахом свежеиспеченного теста и тушеного мяса. Здесь пахло жизнью. Настоящей, не приукрашенной, с ее бытовым хаосом и уютным беспорядком. Елена, жена Игоря, женщина с мягкими, добрыми глазами, в которых читалась вековая усталость и бесконечное терпение, встретила меня на пороге, снимая с моих плеч пальто.
— Глеб, заходи, родной! Проходи в столовую, Игорь уже заждался, ворчит. Я только чайник поставлю, с пирогом чай самое то.
Игорь Егорович и впрямь сидел за большим, грубо сколоченным дубовым столом, на котором теснились тарелки с маринованными грибами, квашеной капустой и аппетитно дымившимся паштетом. В центре красовался графин с прозрачной, обманчиво безобидной на вид жидкостью. Он выглядел уставшим, но довольным.
— Ну, наконец-то! — проворчал он, разливая самогон по стопкам. — А то я уж думал, ты в своем стеклянном бизнес-центре и обитаешь, как какой-нибудь инопланетный паук.
Мы выпили. Огонь прошелся по горлу, разлился по жилам, согревая изнутри и притупляя остроту мыслей. Сначала разговор, как водится, вертелся вокруг дел — о новых тендерах, о коварстве конкурентов, о шаткости рынка. Но постепенно, под воздействием теплой атмосферы, сытной еды и крепкого напитка, я начал расслабляться. Мы вспомнили отца, его непреклонность и его редкую, язвительную улыбку. Вспомнили старые, еще пахнущие нафталином анекдоты. Первые, дрожащие от неуверенности, но такие амбициозные шаги в бизнесе. Я с завистью, острой и щемящей, смотрел на Игоря Егоровича. У него была вот эта крепость. Этот нерушимый тыл в лице семьи. А что было у меня? Успешная компания, счет в банке, уважение коллег и… пустой, эхом отдающийся особняк. Склеп.
— Как ваша дочь? — сам не знаю зачем спросил я, отламывая кусок румяного пирога. Я мало что знал о его семье, лишь смутно помнил, что есть дочь, которую он, судя по редким упоминаниям, боготворил и в то же время отчаянно ругал.
Лицо Грановского омрачилось. Он отставил стопку и тяжело вздохнул, будто поднимая неподъемную гирю.
— Анна… — он произнес имя с такой смесью обожания и досады, что мне стало почти интересно. — Умница, конечно. Сердце золотое. Но характер… О-хо-хо. Настоящий огонь. Недавно… накосячила, что называется, по-крупному. Пришлось строгость проявить, по-другому нельзя. Так она, упрямая, дуться начала. На работу устроилась, где-то там, самостоятельность свою доказывает. Месяц уже не была, только изредка звонит. Скучаю, черт побери, по дочери.
Я кивнул, представляя себе типичную избалованную папину дочку, наверняка похожую на мою сотрудницу Ольгу Красову — самоуверенную, капризную, привыкшую получать все по щелчку пальцев.
— Дети… Они всегда проверяют, насколько прочны стены, что мы вокруг них выстраиваем. Иногда кажется, что единственная их цель — разобрать эти стены по кирпичику.
— Проверяет, не то слово, — усмехнулся Игорь Егорович без тени веселья. — Ладно, не будем о грустном. Ешь, пирог-то еще теплый, лучшего лекарства от тоски не придумаешь»
В этот момент в прихожей послышался четкий, уверенный щелчок поворачивающегося ключа в замке. Елена встрепенулась, словно ее толкнули.
— Наверное, Аннушка! — воскликнула она, и в ее голосе зазвучала неподдельная радость. — Говорила, что может заскочить. Нежданно-негаданно!
Любопытство, острое и внезапное, шевельнулось во мне. Увидеть ту самую «огненную» дочь Игоря, чей «золотой характер» доводил его до седых волос.
Дверь в столовую приоткрылась, и в проеме показалась женская фигура.
— Мама, пап, я это… заскочила на минутку…
Голос. Мелодичный, мягкий, с легкой, едва уловимой хрипотцой. Тот самый голос, что диктовал мне расписание на день, отвечал на звонки раздраженных клиентов и произносил безупречно выверенные фразы. Но сейчас в нем слышалась неуверенность, растерянность, почти испуг. В нем не было и тени той профессиональной бесстрастности, что я слышал каждый день.
Я лениво поднял взгляд от своей тарелки, все еще находясь во власти вишневого пирога и самогона.
И в тот миг мой мир, такой предсказуемый и выстроенный по линеечке, перевернулся с ног на голову.
Стояла не капризная, избалованная незнакомка. Стояла Анна. Моя Анна. Но не моя.
Никакого уродливого пучка на голове. По ее плечам и спине, переливаясь в свете люстры, как расплавленное золото, струился водопад густых, вьющихся, невероятно живых локонов. Они были такими реальными, такими осязаемыми, что казалось, будто кто-то сорвал с моей серой, безликой мыши маску, открыв спрятанное за ней сокровище невероятной ценности. Никаких дурацких, искажающих лицо очков. Огромные, сияющие, небесно-голубые глаза, обрамленные длинными, темными ресницами, смотрели на меня с таким немым, животным ужасом, будто я был воплощением ее самых страшных кошмаров. Без стекол и толстой роговой оправы ее лицо оказалось удивительно нежным, с идеальными, кукольными чертами: высокими скулами, прямым носом, пухлыми, естественно алыми губами. На ней были простые, облегающие джинсы и мягкий серый свитер, который не скрывал, а наоборот, подчеркивал стройность ее фигуры, тонкую талию и соблазнительные изгибы бедер. Все это разбивало в пух и прах все мои представления о ней, о моей сотруднице, о женщине, что сидела в двадцати шагах от моего кабинета.
Это была женщина из моих самых потаенных, самых стыдных фантазий. Только реальная. И в тысячу раз более прекрасная, более живая, более… опасная.
Я почувствовал, как у меня буквально отвисла