–– Я понимаю, — сказала она, и я видел, что она действительно понимала.
Видел, как она мысленно уже погружается в работу, как ее ум, ее образование, ее настоящие, не наигранные амбиции вырываются наружу, несмотря на все ее попытки спрятаться. Вот она — ее ахиллесова пята. Ее страсть к делу, к настоящему, сложному, интеллектуальному вызову. И я намерен был использовать это по полной.
–– Именно поэтому, — продолжил я, делая многозначительную паузу, чтобы добиться максимального эффекта, — мы летим в Германию. Вместе.
Она замерла. Абсолютно. Казалось, она перестала дышать. Даже ее пальцы, сжимавшие ручку, застыли.
–– В… Германию? — ее голос сорвался на полтона выше, выдав потрясение, которое она так старалась скрыть.
–– Да, — я говорил ровно, деловито, как будто обсуждал рядовую, ничем не примечательную командировку. — Переговоры такого уровня и сложности требуют личного присутствия ключевых участников. Ваше знание языка, ваша погруженность в детали проекта и ваша исполнительность будут просто незаменимы на месте.
Она молча кивнула, снова уткнувшись в блокнот, старательно выводя какие-то каракули. Но я видел, как побелели костяшки ее пальцев, сжимающих ручку с такой силой, что, казалось, она вот-вот треснет.
–– Хорошо, — выдохнула она, не поднимая головы. — Я подготовлю все необходимые документы для виз, согласую детали с отделом кадров…
–– Уже все готово, — парировал я, наслаждаясь ее замешательством. — Отдел кадров оформил все необходимое еще вчера. Вылет в воскресенье вечером. У вас есть два дня на то, чтобы привести свои дела в порядок.
Я откровенно наслаждался этим моментом. Наслаждался ее попытками сохранить контроль, ее внутренней паникой, которую она так отчаянно пыталась задавить. Это была моя маленькая, сладкая месть за ее молчаливое, упрямое сопротивление, за все эти недели неопределенности и раздражения.
–– Я поняла, — произнесла она, и в ее голосе прозвучала капитуляция.
Она поднялась, чтобы уйти, явно стремясь поскорее вырваться из кабинета, остаться наедине со своими мыслями.
–– Анна, — остановил я ее в тот момент, когда ее рука уже легла на дверную ручку. Она обернулась. Вся ее поза, каждый мускул выражали готовность к схватке, к отчаянной обороне. — Есть один важный нюанс, касающийся непосредственно поездки.
–– Какой? — ее вопрос прозвучал как выстрел.
–– Кристоф Вебер, глава компании, с которым нам предстоит иметь дело, человек крайне старомодный, — начал я, медленно прохаживаясь по кабинету и приближаясь к ней. — Для него такие понятия, как репутация, надежность, семейные ценности — не пустые слова. Это основа основ. Он инстинктивно, я бы даже сказал, брезгливо, относится к холостякам, считая их людьми несерьезными, не обремененными ответственностью. Он предпочитает вести дела с теми, у кого есть тыл, опора. Семья.
Я видел, как она медленно, будто против своей воли, по складочке, начинает понимать, к чему я клоню. Ее глаза за огромными стеклами округлились, в них читался растущий, панический ужас.
–– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду… — ее голос был беззвучным, прерывистым шепотом.
–– Объясняю предельно прямо, — мои пальцы постукивали по поверхности стола, отбивая такт ее надвигающейся судьбе. Я подошел вплотную, нарушив ее личное пространство. Она невольно отступила на шаг назад, прижавшись спиной к двери, как загнанная в угол добыча. — Для успеха этих переговоров, для подписания контракта, который обеспечит будущее нашей компании на годы вперед, мне необходимо произвести на господина Вебера впечатление человека солидного, устоявшегося, надежного. Человека семейного.
Я остановился прямо перед ней. Она казалась такой хрупкой и маленькой в своем нелепом пиджаке. От нее пахло чем-то легким, цветочным и удивительно нежным. Совсем не тем затхлым, пыльным запахом, который, как я почему-то предполагал, должен исходить от серой, незаметной мыши.
–– И что это значит? — ее губы едва шевельнулись.
–– Это значит, — я произнес следующую фразу медленно, четко, смакуя каждое слово, наслаждаясь тем сокрушительным эффектом, который они производили, — что в Германии, для господина Вебера и всей его команды, вы будете представлены не как моя помощница. А как моя невеста.
Эффект был мгновенным и абсолютно сокрушительным. Она отшатнулась, будто я ударил ее физически, ударил по самому больному месту. Вся кровь разом отхлынула от ее лица, оставив его мертвенно-бледным, восковым. Ее губы беззвучно зашевелились, пытаясь сформировать слова протеста, которые не могли вырваться наружу.
–– Вы… Вы не можете быть серьезны… — наконец вырвалось у нее, и в этом шепоте слышалось отчаяние.
–– Я никогда не был более серьезен в своей жизни, — холодно, без тени улыбки ответил я. — Это не просьба, Анна. Это ультиматум. Или вы летите со мной в Германию в роли моей невесты, и мы подписываем этот контракт, или сделка срывается. А ваша карьера в этой компании, равно как и вся ваша тщательно выстраиваемая маленькая… независимость, заканчивается здесь и сейчас. Мгновенно.
Я видел, как в ее глазах, за стеклами очков, борются шок, неверие, гнев и животный страх. Она пыталась найти возражения, слова, любую лазейку, любой хоть сколько-нибудь разумный довод против этого абсурда.
–– Это… Это безумие! Он ведь может проверить! Узнать! — ее голос дрожал, но в нем уже пробивалась знакомая мне по тому вечеру у Игоря сталь.
–– Проверить что? — я усмехнулся, наслаждаясь ее отчаянием. — Вебер — человек старой закалки, он не станет рыться в базах данных, как какой-нибудь частный детектив. Ему будет достаточно внешней, убедительной видимости. А видимость… Видимость мы с вами создадим. И создадим безупречно.
Она смотрела на меня, и в ее взгляде, наконец, проступила чистая, незамутненная ненависть. Яростная, обжигающая. И, как это ни парадоксально, мне это почему-то ужасно понравилось. Это была настоящая эмоция. Живая и сильная. Это было в тысячу раз лучше, чем ее прежнее трусливое, скрытное притворство.
–– Я не могу… Я не буду этого делать… Это унизительно! — выдохнула она.
–– Можешь. И будешь, — я наклонился чуть ближе, опустив голос до интимного, опасного шепота, переходя на «ты». — Подумай хорошенько, Анна. Ты ведь так хотела доказать отцу, что чего-то стоишь? Что можешь всего добиться сама, без его помощи и имени? Что ты — не просто избалованная дочка? Вот он, твой звездный час. Твой реальный, осязаемый вклад в успех этого контракта будет неоценим. Или… — я сделал театральную паузу, — или ты предпочитаешь, чтобы я прямо сейчас позвонил Игорю и подробно, во всех красках, рассказал