Машина сама будто знала дорогу, пока я, уставшая до онемения, смотрела на мелькающие огни ночного города. Они расплывались в слезах, которые я уже даже не пыталась сдерживать. Пусть текут. В салоне никого нет, можно быть слабой. Хотя бы эти двадцать минут пути.
Наконец я свернула на знакомую улочку и припарковалась у своего детища — кондитерской «Сладкая история». Вывеска, которую я с такой любовью выбирала, теперь казалась насмешкой. Какая уж там «сладкая история»… Сплошной горький триллер.
Ключ с привычным щелчком открыл дверь. Меня встретил знакомый, уютный, сладкий аромат ванили, свежеиспеченного бисквита, шоколада. Сейчас же он вызывал странное противоречие. Как может мир пахнуть так божественно, когда в нем творятся такие подлости? Я глубоко вдохнула, пытаясь найти в этом аромате хоть каплю утешения, и закрыла дверь на ключ изнутри. Здесь я была в безопасности. Здесь был мой мир.
Моя кондитерская — моя настоящая гордость и, по сути, единственное, что у меня сейчас осталось. Небольшое, но уютное помещение. Светло-персиковые стены и белый потолок, которые я сама лично красила, делая ремонт, выписывая затейливые узоры на потолочном карнизе. Повсюду стеллажи с разноцветными коробочками, ленточками, формочками для выпечки. На подоконнике герань, которую я упорно пыталась вырастить. На стене дипломы с кулинарных конкурсов и фотографии моих самых удачных тортов. Это место было моим убежищем, моим творческим пространством, где я была не просто Олесей, женой Вити, а Олесей-кондитером, Олесей, которая что-то умеет и может сама строить свою жизнь.
Даже сейчас, после всего случившегося, находясь здесь, среди знакомых вещей, под сладким воздухом, я почувствовала себя немного спокойнее.
Я включила неяркий свет, повесила сумку на крючок и, не раздеваясь, накинула поверх платья рабочий халат. Механические, привычные движения успокаивали. Включила духовку, достала из холодильника заготовки для бисквитов, принялась взвешивать ингредиенты для крема. Руки сами знали, что делать. А голова была благодарна за эту возможность отключиться, уйти в рутину, не думать ни о чем, кроме граммов, градусов и консистенции.
Но это спокойствие оказалось недолгим. Где-то через час, когда я уже собирала первый торт, промазывая коржи нежным муссом, снаружи раздался оглушительный грохот. Кто-то с силой ломился в дверь, не просто стуча, а будто пытаясь выбить ее с корнем.
Сердце ушло в пятки, замерло, а потом забилось с такой бешеной силой, что в ушах зазвенело. Ложка выпала у меня из рук, крем белой кляксой растекся по столу.
«Витя», — промелькнула единственная догадка, от которой стало муторно и холодно даже в теплом помещении. Это был его почерк — грубый, напористый, не считающийся ни с чем.
— Олеся! Я знаю, что ты там! Открой! Нам надо поговорить! — донесся до меня его голос.
Он был хриплым, сдавленным и явно пьяным. Я замерла у стола, прислушиваясь к каждому звуку. В горле стоял ком. «Не открою! Ни за что! Ни за что на свете!» — твердо решила я про себя. Посмотрела на тяжелую железную дверь с надежным замком. Я сама ее выбирала, беспокоясь о безопасности своего бизнеса. Теперь она должна была защитить меня от моего же мужа. Горькая ирония заставляла сжиматься сердце. Звук его кулаков, бьющих по металлу, был таким громким и злым, что я невольно вздрагивала от каждого удара, ожидая, что вот-вот замок не выдержит.
— Лесь! Ну выйди! — он кричал уже не столько зло, сколько жалостливо, пытаясь манипулировать. — Это все не так было! Ты все неправильно поняла!
Слезы снова подступили к глазам. От возмущения, от бессилия. «Я неправильно поняла? — мысленно кричала я ему в ответ. — Я неправильно поняла голую женщину на нашей кухне? Это нужно как-то по-особенному понимать?»
Потом начались звонки. Телефон на столе замигал и завибрировал. На экране снова и снова возникало ненавистное слово «муж». Я не брала трубку. Просто смотрела, как он звонит, затихает, и снова звонит. Это было похоже на какую-то пытку.
А потом раздался леденящий душу звук — звон разбитого стекла. Резкий, хрустальный, не оставляющий сомнений.
«Вот гад!» — сжала я кулаки, и ногти впились в ладони. Что же он делает? Он что, решил выбить витрину? Мне очень хотелось выйти, крикнуть ему все, что я о нем думаю, плеснуть в него растопленным шоколадом… но я сдержалась. Я понимала, что будет только хуже. В его состоянии он мог быть опасен. Мы могли подраться, и чем это кончилось бы — страшно было подумать. Я осталась внутри, прижавшись спиной к холодной стене, и просто слушала, как он, выругавшись последними словами, наконец ушел. Воцарилась тишина, звенящая и неестественная после этого кошмара.
Я так и не смогла уснуть. Под утро, уставшая до полного изнеможения, прилегла на жесткий раскладной диванчик в крошечной комнатке для отдыха. Сон не шел. Перед глазами стояли то Витя с кремом на лице, то холодные глаза того мужчины из врезавшейся в меня машины, то перекошенное лицо его водителя.
Утром, едва рассвело, появился хозяин помещения, Сергей Иванович. Он приходил обычно за арендной платой. Увидев разбитое окно витрины, он остолбенел на месте, а потом его лицо побагровело.
— Олеся! Это что такое⁈ — закричал он, размахивая руками и указывая на осколки стекла и фанеру, которую я кое-как нашли и приставили изнутри. — Кто это сделал⁈ Что тут было⁈ Мне нужен ремонт! Срочно! Кто теперь будет стеклить?
Я стояла перед ним, опустив голову, чувствуя себя абсолютно униженной и беспомощной. Вину за действия Вити теперь приходилось нести мне.
— Простите, Сергей Иванович… Это… это мой муж, — пролепетала я, с трудом выдавливая из себя слова. — Мы поссорились. Он был не в себе.
— Твои семейные разборки меня не касаются! — не унимался он, его крик звенел в моих ушах, и без того забитых усталостью. — Это моя собственность! Мне нужен ремонт! И чтобы сегодня же! Плати!
Что мне оставалось делать? Спорить? Объяснять, что муж изменил и ведет себя как ненормальный? Позор! Молча достала кошелек. В нем были те самые деньги, которые я получила за вчерашние торты. Я отдала ему все, что было. Потом перевела почти всю сумму с карты. На карте остались