— Я не буду извиняться, — отрезала я, хотя где-то глубоко внутри шептал голос разума, соглашаясь с подругой. Но я была слишком горда, слишком обижена. — Пусть сначала сам извинится.
Кристина лишь тяжело вздохнула, понимая, что спорить бесполезно. Я знала, что она права. Знала, что скучаю по нему до боли в груди. Знала, что он сделал для меня невероятно много. Но моё уязвлённое самолюбие и свежая рана от его холодности не позволяли мне признать это, даже самой себе. Я была упёртой, и пока что ничего не могла с этим поделать.
Глава 15
Прошёл месяц. Следствие по делу Виктора всё ещё длилось, запутанное и ветвистое, словно старое дерево.
Следователи упорно копали, выявляя всё новых и новых фигурантов, причастных к его махинациям.
Витя, как мне рассказывали, активно сотрудничал, сдавая всех подряд, словно пытаясь выторговать себе наименьший срок.
Меня периодически вызывали к следователю, чтобы уточнить какие-то мелкие детали, но каждый раз быстро отпускали, как неинтересного свидетеля.
С Игорем я больше не виделась. Он не звонил, не писал. И я тоже. Моя гордость не позволяла, хоть сердце сжималось от тоски при одном лишь упоминании его имени.
Он спас меня, но его холодность, его отстранённость, с которой он вновь оттолкнул меня в нашу последнюю встречу, оставили глубокую, кровоточащую рану.
За этот месяц произошёл развод. Витя дал его без всяких проблем, несмотря на то, что на свидание я к нему так и не пошла. Наверное, это было частью его сделки со следствием — убрать меня из своей жизни, чтобы не тянуть за собой.
Нас развели быстро, через суд, даже без его явки.
Наконец-то я была свободна! Свободна от его имени, от его лжи, от этого ненавистного брака.
Но чувство горечи в душе до сих пор оставалось, и боль по Игорю не утихала. Она была тупой, постоянной, как фантомная боль от ампутированной конечности.
Впереди маячил суд над мужем, и я почему-то боялась его. Боялась и сильно волновалась.
Мне ужасно не хотелось видеть Витю. Слишком свежи были воспоминания о его угрозах, о том, как он заставлял меня подписывать те злосчастные документы. Я помнила его лицо, искажённое злобой, его слова, полные яда. От одной мысли об этом меня бросало в дрожь.
К тому же я понимала, что свекровь не оставит меня в покое. Она обязательно снова начнёт угрожать, требовать, обвинять. Это было так предсказуемо и так невыносимо.
Моя нервная система была расшатана до предела. Я вздрагивала от каждого случайного громкого звука. Упавшая лопатка на кухне, звон разбившейся кружки, выскользнувшей из рук сотрудницы, даже резкий телефонный звонок — всё заставляло меня подпрыгивать и озираться по сторонам, словно я ждала нападения.
Постоянное напряжение выматывало.
И вот, в конце очередного рабочего дня, когда последние лучи солнца проникали сквозь окна кондитерской, окрашивая её в золотистые тона, работники, попрощавшись со мной, все разошлись.
Я осталась одна, обходя помещение, проверяя как его убрали, закрыты ли все окна, и не задержался ли случайно какой-нибудь посетитель в уборной.
Убедившись, что всё в порядке, я отправилась в подсобку, чтобы переодеться и уйти домой уже самой. Новую съёмную квартиру я быстро нашла, в течении недели, благо деньги на это у меня уже были. Квартира хорошая, недалеко от моей работы, только дорогу перейти и я дома!
В кондитерской было темно и тихо, только гул холодильников привычно нарушал эту тишину. Я уже собралась включить сигнализацию, собираясь выйти, через дверь для сотрудников, как она вдруг резко распахнулась, чуть не ударив меня.
На пороге стояла Маргарита Павловна.
Моё сердце пропустило удар и бешено заколотилось. Глаза округлились от ужаса. В здании никого, абсолютно никого. Если она нападёт, если начнёт кричать или ещё что хуже — меня некому будет спасти. Я чувствовала себя мышью, запертой в ловушке.
Её лицо было бледным, осунувшимся, глаза красные от слёз. На мгновение я подумала, что она сейчас опять набросится на меня с обвинениями, с кулаками, как это уже делала. Инстинктивно я отступила на шаг, попутно ища глазами и судорожно думая, чем можно защититься.
Но на глаза не попалось ничего, кроме металлической вешалки для верхней одежды, стоящей рядом с дверью, но я шагнула от неё слишком далеко. Теперь она находилась за спиной свекрови, и мне при всём желании до неё не дотянуться.
Однако произошло нечто совершенно неожиданное — вместо гневной тирады или замаха, Маргарита Павловна вдруг рухнула передо мной на колени. Её колени глухо стукнулись об пол, и она протянула ко мне руки, как протягивают люди молящие о помощи у высших сил.
— Олеся. Олесенька, — её голос был хриплым, ломающимся, совершенно не похожим на её обычный властный тон. — Спаси моего сына! Пожалуйста, спаси моего Витю! Он же сгниёт там, в тюрьме! Он не виноват! Он просто оступился!
Я смотрела на неё сверху вниз, на эту женщину, которая всегда смотрела на меня свысока, которая ненавидела меня и презирала, а теперь она стояла на коленях, умоляя.
Её волосы растрепались, макияж поплыл, по щекам текли дорожки слёз, смешиваясь с тональным кремом. Она выглядела старой, жалкой и абсолютно сломленной.
Мой разум отказывался понимать, что происходит. Шок был настолько силён, что я не могла произнести ни слова. Это было так сюрреалистично, что я подумала, что схожу с ума.
Сначала я подумала, что она играет. Но, глядя в её зарёванные глаза, я верила, что отчаяние этой несчастной женщины было настолько искренним, настолько глубоким, что оно почти физически ощущалось в воздухе.
— Пожалуйста… — повторила она, крепко схватив меня за руку. Её хватка была слабой, но цепкой. — Ты ведь знаешь его, Олеся. Он не такой плохой, он просто запутался. Помоги ему! Помоги своему мужу! Ты можешь, я знаю!
— Что я могу сделать, Маргарита Павловна? — наконец смогла выдавить я. — Ход следствия уже не остановить, к тому же Витя сам во всём сознался, подельников сдал. Скоро суд будет, так что его помощь следствию учтут, и может быть, дадут ему немного.
— Ага, знаю я их, собак этих! — возмущённо воскликнула свекровь. — Они всегда так говорят: «помощь следствию учтётся». На самом деле им лишь бы дело закрыть, и неважно кого посадить! Могут и невиновного посадить, им на это плевать!
Её