— Как нет? — чуть не взвизгнула я. — Она не могла просто испариться!
— Возможно, угнана, — голос на том конце оставался ледяным. — Вам необходимо лично обратиться в отделение полиции по месту происшествия и написать заявление.
Телефон выпал у меня из руки, я едва успела поймать ее на лету. В ушах зазвенело. Угон? Нет, это невозможно. Кому нужна моя десятилетняя машина? Это же не премиальное авто, да и старая слишком… Только этого мне не хватало! «А вдруг это Витя?» — мелькнула быстрая мысль в голове, но тут же испарилась.
Руки тряслись так, что я с трудом набрала номер такси. Отменить заказ было нельзя — я уже предупредила молодоженов о времени доставки. Через десять минут я уже сидела в такси, прижимая к себе драгоценную коробку и глядя в окно на мелькающие улицы. Город жил своей жизнью, а моя рушилась на глазах с катастрофической скоростью.
Свадьба проходила в красивом ресторане у реки. Невеста, сияющая и счастливая, встретила меня у входа.
— Олеся, как я рада! Все ждут твой торт, он — главный герой сегодня! — она улыбнулась, но, присмотревшись ко мне, нахмурилась. — Ты в порядке? Ты выглядишь уставшей.
— Все хорошо, — выдавила я улыбку. — Бессонная ночь, работа. Давайте, я установлю его.
Устанавливая торт на постамент, я ловила на себе восхищенные взгляды гостей. Это была моя маленькая победа, хоть какой-то островок стабильности в бушующем океане хаоса вокруг меня. Но внутри все сжималось от осознания того, что будет дальше. Без машины я как без рук!
Распрощавшись с молодоженами и получив конверт с деньгами, я снова вызвала такси. Теперь дорога лежала в отделение полиции.
Дорога до отделения полиции промелькнула как в тумане. Я сидела на заднем сиденье такси, глядя в окно на оживленный утренний город. Люди спешили на работу, смеялись, покупали кофе в уличных ларьках. Жизнь кипела вокруг, но я чувствовала себя отстраненной от нее, будто смотрела плохой немой фильм. В голове стучала одна-единственная мысль, навязчивая и невыносимая: «Машины нет. Машины нет». Эта мысль перекрывала все: усталость, обиду и даже горечь предательства. Пропажа «железного коня» была олицетворением полной потери контроля, последним камешком, который вызвал лавину осознания: я осталась абсолютно ни с чем.
Участок встретил меня тем особым, ни с чем не сравнимым запахом — коктейлем из пота, застарелого табака, дешевого дезинфектора и пыли, въевшейся в старый линолеум. Это был запах бесправия, отчаяния и казенной волокиты. Он висел в неподвижном воздухе коридора, въедаясь в одежду и вызывая легкий спазм в горле. Я подавила рвотный позыв и, подобравшись, подошла к заляпанному пальцами стеклу дежурной части. За ним сидел молодой сержант с лицом, на котором бессонные ночи и человеческое горе уже успели оставить свои неизгладимые следы — мешки под глазами, преждевременные морщинки у губ.
— Гражданка, чем могу помочь? — его голос был ровным, профессионально-бесстрастным, но в глубине усталых глаз читалось легкое любопытство.
«С чего бы начать? — пронеслось в голове. — С того, что муж изменил? Или с того, что его мать выгнала меня? Или сразу перейти к угону?» Горло сжалось. Я сглотнула ком и заставила себя говорить.
— Я хочу написать заявление. У меня угнали машину, — произнесла я, и голос, к моему ужасу, снова предательски задрожал, выдав всю мою нервозность и отчаяние.
Сержант кивнул, не меняясь в лице. Видимо, такие дрожащие голоса он слышал по десять раз на дню.
— Документы на машину есть? Техпаспорт?
— Да, — я торопливо, почти лихорадочно, открыла сумочку, с облегчением нащупав знакомую папку. — Вот. — Радость от того, что хоть что-то осталось в моих руках, была жалкой и горькой.
Мне молча протянули через окошко бланк заявления. Я уселась на жесткую, холодную скамейку в коридоре, вонзившуюся в бедро даже через ткань платья. Достала ручку и начала заполнять графы, выводя буквы с невероятным усилием, будто рука была чугунной: марка, модель, цвет, VIN… Каждая строчка была напоминанием о том, чего я лишилась. Я писала о том, что обнаружила пропажу утром, что в ГИБДД машины нет. Мысли путались, текст получался рваным, эмоциональным. Стоило ли упоминать о семейных проблемах? Напрямую сказать, что подозреваю бывшего мужа? Но в глазах любого постороннего это выглядело бы как мелкая, мстительная месть с моей стороны. «Гражданский конфликт, разбирайтесь сами», — вероятно, так бы и отреагировали. Нет, пока нужно придерживаться фактов. Только факты.
Я уже почти закончила заполнять заявление, выводя размашистую подпись внизу, как вдруг зазвонил телефон. Вибрация отозвалась в моей ладони, словно удар током. Я посмотрела на экран. На нем горело ненавистное, ядовито-зеленое слово «МУЖ». Рука сама потянулась к кнопке сброса, инстинкт самосохранения кричал: «Не отвечай!». Но я остановила себя, сжав телефон так, что корпус затрещал. Нет. Трусость и избегание меня уже до добра не довели. Нужно ответить. Нужно услышать, что он скажет. Посмотреть в глаза своему демону, даже если только по телефону. Глубоко, с присвистом вдохнув пропитанный тоской воздух полицейского участка, я поднесла трубку к уху.
— Ну, чего надо? — прорычала я, стараясь скрыть дрожь в голосе за маской агрессии.
— Где документы на машину? — раздался его голос, резкий и требовательный, без единого слова приветствия, без тени сомнения или раскаяния. — Техпаспорт, сервисная книжка?
Вопрос повис в воздухе на секунду. И в эту секунду все разрозненные кусочки пазла — его наглость, звонок именно сейчас, его уверенный тон — сложились в единую, ужасающую и абсолютно ясную картину. Вчера вечером, занося в кондитерскую сумку с документами (я всегда забирала их из машины на ночь, опасаясь угона), я и подумать не могла, что совершаю единственное верное, провидческое действие. Он не угонял машину. Он ее… забирал. Считая своей собственностью.
— Документы? — переспросила я, и в моем голосе зазвучали уже совсем другие нотки — не отчаяние, не страх, а леденящая, кристально чистая ярость. — Они у меня. А машина, выходит, у тебя.
Он на мгновение замолчал, явно не ожидая такого прямого, обвиняющего вопроса. Я буквально слышала, как в его голове шестеренки прокручивают новый сценарий, ведь старый, где я плачу и умоляю, не сработал.
— Машина теперь у мамы. Она ее продает, — отрезал он, пытаясь