— Продает? — я чуть не рассмеялась от возмущения, и этот смех прозвучал хрипло и нездорово. — На каком основании? Это же моя машина! Я на нее заработала! Я три года откладывала, в то время как ты просаживал деньги на какие-то глупости!
— Олеся, не гони волну, — он перешел на снисходительный, поучительный тон, который бесил меня еще больше, чем его злость. — Машина оформлена на маму. Все законно. Юридически чисто. Так что будь умницей, не усложняй, принеси документы. Или скажи, где они, я сам заберу.
Тут меня окончательно переклинило. Вся накопившаяся за эти дни боль, унижение, злость, слезы, вывернутые нервы — все это вырвалось наружу единым, сокрушительным цунами. Я вскочила со скамейки, не в силах усидеть на месте.
— Ты совсем офигел, Арсентьев⁈ — закричала я так, что эхо разнеслось по казенному коридору, а сержант в окошке поднял на меня удивленный, испытующий взгляд. — Ты сначала меня предаешь с первой попавшейся стервой в нашу годовщину, потом твоя мамаша, эта старая карга, вышвыривает меня на улицу с пустым чемоданом, а теперь вы вдвоем, как грязные воры, решили обчистить меня до нитки⁈ Ты что, думаешь, я так просто сдамся? Что буду ползать у вас на коленях и умолять? Нет, дорогой мой! Ни машины, ни денег ты от меня не получишь! Я тебя в тюрьму упеку за кражу! За мошенничество! Слышишь, мразь⁈
— Ты мне угрожаешь? — зашипел он в ответ, и в его голосе послышалась злоба загнанной в угол крысы. — Да я тебя… Да ты у меня сама сядешь! Я тебе такую статью припаяю за клевету…
— Попробуй! — с вызовом бросила я ему в ответ и с силой, на какой была способна, швырнула трубку об бетонную стену. Пластик треснул, экран погас. Дыхание сбилось, сердце бешено колотилось в груди, выпрыгивая наружу. Я стояла и тряслась, как в лихорадке, сжимая в руках незаконченное заявление, превратив его в мятый, бесполезный комок.
Сержант смотрел на меня через стекло с нескрываемым, откровенным интересом, смешанным с долей сочувствия.
— Гражданка, у вас все в порядке? — спросил он, и в его голосе уже не было прежней бесстрастности.
Я медленно перевела на него взгляд. Слез уже не было. Их выжгла та самая ярость. Внутри была только вымороженная пустота и холодная, стальная, как лезвие топора, решимость. Решимость бороться. Драться. Не отдавать им ни сантиметра, ни копейки.
— Нет, — тихо, но четко сказала я, сминая бланк заявления в тугой шар. — Заявление об угоне я пока писать не буду. У меня… есть кое-какие уточнения. Юридического характера. И еще, я могу написать заявление о порче имущества?
Сотрудник быстро выдал мне новый бланк и все объяснил. Вот и отлично! Война так война!
Заполнив новое заявление, я развернулась и вышла из участка на яркое, слепящее утреннее солнце. Оно било в глаза, но не грело. У меня не было ни дома, ни машины, ни денег, ни даже исправного телефона. Муж оказался не просто подлецом, а настоящим, расчетливым врагом, готовым растоптать меня и отобрать последнее. Но впервые за эти дни я почувствовала не бессилие, не желание свернуться калачиком и умереть, а огненную, всепоглощающую волну гнева. Они забрали у меня все. Значит, мне больше нечего было терять. И это делало меня по-настоящему опасной.
Мне пришлось вернуться на работу и, так уж получилось, место для ночлега. Съёмную квартиру, судя по всему, я ещё не скоро найду.
Настроения не было совсем, а желания работать тем более. Захотелось уехать куда-нибудь отдохнуть, куда угодно, лишь бы подальше отсюда и, главное, подальше от мужа и его матери.
Но такую роскошь я не смогу себе позволить ещё долго. Пока не встану на ноги.
Я вообще без отпусков работала долгое время, и уж тем более никуда не выезжала на отдых. Вот и нечего привыкать. Отдых — роскошь для богатых. А я родилась бедной и не знаю, выкарабкаюсь ли из этой нищеты.
Муж был против моего пекарского дела, считал, что у меня не получится. Начинать пришлось с малого: сначала на дому выполняла заказы от знакомых втихаря от мужа и его матери, а потом, когда заработала первоначальный капитал, сняла отдельное помещение.
Муж, узнав, что я первые заработанные свои деньги потратила на расширение бизнеса, устроил мне истерику. Опять он посчитал, что я впустую потратила деньги, что у меня ничего не получится. Но у меня получилось!
С каждым разом у меня клиентов становилось больше и больше и уже встал вопрос о том, чтобы не нанимать каждый раз такси для развоза заказов на дом, а купить собственную машину.
Тогда-то и выступила свекровь с «помощью». Она вызвалась взять кредит в банке под низкий процент, потому как моей суммы, что у меня в тот момент накопилась, хватило бы лишь на очень старый автомобиль. А тут, и кредит постепенно быстро выплачу и ездить на более приличной машине буду.
Чтобы у свекрови были гарантии, она попросила оформить автомобиль на себя. А то, мол, мало ли, вдруг я не смогу выплачивать? А кредит-то на ней!
Потом, после закрытия финансового долга, она бы переписала машину на меня.
Теперь я понимаю, как сглупила, согласившись на такую аферу.
Получается, кредит я полностью покрыла, а машину свекровь возвращать не собирается. Напротив, ещё и продать её собралась. Мою машину! Которую я сама заработала!
С этими грустными мыслями, я смотрела на новое окно, что рабочие сегодня вставили. И, настроившись, принялась за уборку.
После отмывания столов и пола от пыли, приступила к выполнению заказов.
Испекла и украсила два торта, два десятка пирожных, напекла коржей про запас и, отправив всю эту красоты в холодильник, отправилась в подсобку, чтобы отдохнуть.
Только я прилегла на старенький диван, как внезапно звякнул колокольчик над входной дверью моей пекарни, оповещая о новом посетителе.
Я с неохотой встала и вышла к потенциальному покупателю, ожидая увидеть кого угодно, но только не его.
Спиной ко мне стоял мужчина в форме, сосредоточенно рассматривая витрину с муляжами пирожных.
— Что вы хотели? — спросила я деловым тоном.
Несмотря на то, что я очень устала, старалась выглядеть бодрячком.
Он повернулся. И я застыла, не веря своим глазам. Это был он. Мужчина из внедорожника, что осадил своего сотрудника-грубияна. Ещё тогда он произвёл на меня незабываемое впечатление, а теперь,