Доктор Аласия задумчиво посмотрел на него.
— Не вижу причин скрывать это от вас, — наконец ответил он. — Прежде всего, скажу, что я, на самом деле, не жду никаких неприятностей. Но на случай, если они все же возникнут, я не хочу, чтобы мой дом остался без защиты.
— Я говорил вам, что я генетик, сеньоры. Так вот, именно из научного интереса я обосновался в этой деревне более двух лет назад. Я слышал, что у индейцев из этой деревни рождаются дети с крайне необычными аномалиями.
— Поскольку моя наука изучает наследственность, это, разумеется, заинтересовало меня. Я решил исследовать явление всесторонне, поэтому отправился туда вместе с дочерью Консепсьон и молодым человеком по имени Томаш Патау, которого взял с собой, чтобы он основал плантацию и, в дальнейшем, управлял ею.
— С тех пор я живу там, изучая этих аномальных детей индейцев. Каждый ребёнок, рождённый у них за последние несколько лет, оказывается чудовищно деформированным, со страшными телесными уродствами. А индейцы становятся всё более суеверными и странными. В последнее время я стал думать, что на случай, если их суеверный гнев приведёт к какому-нибудь насилию, мой дом должен иметь защиту.
— Понимаю, — задумчиво произнёс Торн. — А как они выглядят, эти аномальные дети?
— Вы никогда не видели ничего подобного, — ответил Аласия. — Они невероятны: одни без конечностей, у других отсутствуют жизненно важные органы, у третьих лишние конечности или органы — целая галерея монстров.
— Ну и райский уголок нас ждёт, — прокомментировал Джерри Лэнхэм.
— Из-за чего они рождаются такими? — спросил Торн у учёного.
— Несомненно, дело в дефектах их генов, — ответил Аласия.
— Их генов? — переспросил Торн. — Помните, мы не учёные.
— Вы даже не знаете принципа работы генов? — удивился доктор. — Странно, что именно генетика из всех наук остаётся столь малоизвестной для большинства…
Он прервал свои размышления.
— Но я могу объяснить в общих чертах. Гены, сеньор, — это для наследственности то же, что атомы для химии. Они — это механизм наследственности, крошечные элементы, определяющие особенности строения тела и передающиеся половыми клетками из поколения в поколение, сохраняя эти особенности.
— Каждый человек начинает жизнь как оплодотворённая половая клетка, или «гамета», в теле матери. И в каждой такой оплодотворённой клетке содержится — полученное от отца и матери — скопление маленьких палочкообразных частиц, называемых хромосомами, внутри которых находятся гены. Именно они определяют, в какой организм разовьётся эта клетка.
— Число этих генов огромно, и каждый из них выполняет определенную функцию. Одни контролируют цвет кожи, другие — цвет глаз, третьи — форму черепа, длину пальцев, качество крови и так далее — каждая характеристика организма определяется генами, содержащимися в исходной половой клетке.
— Если в генах клетки, отвечающих за нос, есть ген, формирующий римский нос, то у развивающегося организма будет именно такой нос. Если вместо этого у клетки есть только ген курносости, нос обязательно будет курносым. Если случайно окажется, что вообще не будет генов, отвечающих за нос, у тела не будет носа.
— Без сомнения, в моей деревне у индейцев рождаются аномальные дети именно из-за дефектов в генах. Когда они начинают свою жизнь в виде оплодотворенных клеток, у них отсутствуют нормальные гены, и поэтому их тела не могут нормально развиваться.
— Но что случилось такого, что их гены стали ненормальными? — спросил Торн.
Доктор Аласия развел руками.
— Это, сеньоры, как раз то, что я пытаюсь выяснить. Я потратил два года на исследования и, признаюсь, так же далёк от ответа, как и в самом начале.
— Что‑то повлияло на генную систему младенцев индейцев с самой стадии их зарождения в виде половых клеток — но что именно, мне пока не удалось обнаружить.
Позже, когда доктор Аласия безмятежно спал в тени, Торн спросил своего напарника:
— Что ты об этом думаешь, Джерри?
— По-моему, это довольно странное место, — сказал Лэнхэм, почесывая в затылке. — Но мы дали слово оставаться с ним, так что ничего не поделаешь.
— Да, мы дали слово, — медленно произнёс Торн. — Ну что ж, может, там не так уж плохо. Он сказал, что мы доберёмся за два дня — скоро сами всё узнаем.
Ближе к концу второго дня они наконец увидели деревню. Утром они свернули с просторов Амазонки в небольшую протоку, текущую с юго‑запада. И вот, обогнув излучину этой зажатой сплошной стеной леса реки, Торн и Джерри увидели на правом берегу невысокие холмы, а под ними — индейскую деревню.
Торн разглядел скопление нескольких сотен глинобитных хижин с соломенными крышами. Над ними возвышалась квадратная, тоже глинобитная, миссия с колокольней. Справа и слева от деревни раскинулись возделанные плантации, отвоёванные у окружающих джунглей, а на невысоком холме виднелся белый дом с плоской крышей, наполовину скрытый пальмами.
Когда каноэ доктора Аласии приблизилось к грубому деревянному причалу, на нем уже собрались молчаливые индейцы. Они внимательно смотрели на них — бронзовокожие мужчины и женщины в грязных белых хлопковых рубахах, штанах и юбках, в широких соломенных шляпах. Затем Торн заметил, как двое белых мужчин и девушка протиснулись сквозь толпу к причалу.
— Моя дочь и Томаш заметили наше приближение, — сказал доктор Аласия Торну и Джерри. — И отец Нуньес тоже.
Ступив на причал, он с нежностью поцеловал девушку, а затем представил их друг другу.
— Моя дочь Консепсьон, мой управляющий сеньор Томаш Патау и отец Нуньес, сеньоры. Сеньоры Хэддон и Лэнхэм, — обратился он к троим, — будут моими… гостями.
Торн поклонился им. Священник был дородным, румяным мужчиной в чёрном облачении, с разгоряченным, влажным и встревоженным лицом. Молодой бразилец был в белом костюме для верховой езды и начищенных сапогах; у него было чистое, смуглое лицо и прямой взгляд карих глаз.
Торн заметил, что Джерри с восхищением смотрит на девушку. Она была стройной, в простом платье из белого шелка, чёрные волосы аккуратно уложены на голове. Её оливково‑смуглое, с тонкими чертами, лицо сильно напоминало лицо учёного, но Торн уловил тени тревоги в глубине ее влажных глазах.
— Были ли новые роды с тех пор, как я уехал? — спросил Аласия у священника.
Отец Нуньес с тревогой кивнул.
— Один ребёнок — у Тины, жены Пелао.
— Ещё один монстр? — спросил учёный, и священник кивнул.
— Да. И один из самых ужасных — настоящее чудовище. Индейцы с