Глава 45 Нестор.
Полуденное солнце нещадно выжигало все, что попадало под его лучи. Черный как смоль ворон сидел на ветке огромной сосны, непонятно как выжившей в этом аду, и рассматривал огромный, разрушенный до основания пустырь, в центре которого, у огромной ямы лежал поверженный ужас Улья. Ворон чувствовал, что монстр мертв, но ледяные клещи ужаса сковывали его тело. Наконец он решился и взмахнув крыльями, взмыл вверх, чтобы с высоты осмотреть иного получше. Он не сделал и одного круга, когда заметил рядом с огромной тушей иного, маленькую человеческую фигурку, распластавшуюся на куче битого кирпича. Маленький мозг птицы моментально оценивший ситуацию и принявший решение, тут же дал команду и ворон начал снижаться по спирали, с каждым кругом, приближаясь к цели. Это была его добыча, его еда! Несколько секунд, и он уцепился лапами за торчащую железяку и качнулась пару раз, восстанавливая равновесие, застыл, устремив взгляд своих черных глаз на тело человека. В маленьких черных бусинах его глаз отражался окровавленный, весь в дырах как решето человек, без одной руки, из ноги торчала такая же железяка, как та, на которой он сейчас сидит. Куртка, пропитанная подсохшей кровью, была уже как панцирь, такими же были некогда серые брюки карго.
Ворон опасливо покосился на тушу монстра, от которого уже начинал распространяться зловонный смрад и легко перепрыгнул на ногу лежащего человека. Веки его были явно чуть приоткрыты, но самих глазных яблок не было видно. Ворон почувствовал, что от человека не было запаха, точнее был, пахло потом, кровью, еще чем-то неизвестным, но так приятного для птицы запаха гниения не было. Это было странно и решив проверить, что еда окончательно мертва, ворон клюнул лежащую рядом, ладонью вверх руку. Реакции не последовало, Птица повторила попытку, но и на этот раз реакции не было. Окончательно убедившись, что опасности нет, ворон, переваливаясь с боку на бок пошагал к голове за изысканным деликатесом – глазными яблоками. Голова человека склонилась к груди, мешая птице свободно добраться до таких притягательных глаз. Ворон склонил свою голову, чтобы примерится как поудобнее начать пиршество, но в этот момент заметил неестественно синие для обычного человека глаза. Под лапами что-то стукнуло, как бы, изнутри туловища человека и в тот же момент его накрыла волна ужаса, который он не испытывал ни разу за свою долгую жизнь. Сделав неимоверное усилие, он отпрыгнул в сторону и уже в прыжке, расправив крылья, взмыл к небу. Тишину мертвого кластера разорвало громкое карканье, в котором заключался весь страх и ужас, перенесённые птицей в этом гиблом месте.
А светило по-прежнему продолжало выжигать остатки жизни на давно умершем кластере. Улетевший ворон был единственным нарушителем спокойствия, и установившаяся вновь тишина нарушалась лишь тихим шелестом опавших листьев, которые гонял по раскаленной земле слабый ветерок. Но вот, в метре от распластанного на кирпичах тела человека образовалась невидимая воронка, какие обычно образуются в жаркие солнечные дни над полями или раскаленным асфальтом, подхватившая лежавшие рядом сухие листья и мусор и закружив их в вихре подняла высоко над руинами. Ветер усилился, разметая седые волосы лежащего человека и раздался треск, похожий на электрический разряд. В тот же момент на том месте, где только что танцевала свой бешеный танец воронка, с тихим хлопком, из ниоткуда возник человек и все стихло.
Человек, вернее худощавый старик с длиной, до груди, седой бородой и совсем не стариковским взглядом серых, полных молодецкой энергии, глаз на загорелом до темно бронзового цвета, морщинистом лице. Седые длинные волосы на голове, прикрывал потертый широкополый Stetson. Одет он был, несмотря на жару, в длинный, кожаный плащ со следами потертостей от многолетнего ношения, обычные темные брюки, а обут в отутюженные кирзовые сапоги. За спиной у старика висела старенькая двустволка и небольшой рюкзак, а на поясе, из-под полы плаща, выглядывал патронаж с прикрепленными к нему подсумками. Старик осмотрел место ночной схватки и повернувшись к распростертому телу человека, с грусть произнес: – Эх! Вот и еще один витязь ушел!
– И почему я раньше о тебе ничего не знал? – задал вопрос в пустоту старик, подойдя к телу, – Сколько всего, могло не произойти! Эх паря, паря!
Он сокрушенно покачал головой и сняв с плеч рюкзак и двустволку, начал аккуратно обследовать тело. Но как только коснулся обрубка левой руки, тут же отдернул свою руку и выпрямившись в недоумении уставился на распростертое тело.
– Нет! – прошептал старик, – Этого не может быть! Не может!
Аккуратно, чтобы не нанести еще большие повреждения, старик начал вытаскивать застрявший в левом боку серповидный шип скреббера и достав из своего рюкзака ослепительно белое полотенце, перевязал образовавшуюся рваную рану. Следом отрезал арматуру торчащую из бедра парня, просто проведя пальцем под ногой и тихо, по миллиметру вытащил, точнее вывинтил застрявший в ноге кусок. Перевязав и эту рану, он встал и оглядевшись пробормотал: – Что же ты воин, без припасов совсем?
Не получив ответа от безмолвного однорукого тела, старик присел, положил ладонь на землю и закрыл глаза. Уже через несколько секунд он бодро шагал к единственному уцелевшему зданию, на краю кластера. Принеся найденный на втором этаже здания рюкзак, старик осмотрел начавшего уже попахивать монстра. Подобрав тот самый крюк, который вытащил из тела парня, он подошел к туловищу скреббера и несколькими уверенными движениями срезал одну из пластин брони. Потом рассек плоть монстра и из получившейся раны, в потоке вытекающей вонючей жидкости, выпал довольно большой шар, покрытый сморщенной оболочкой сливового цвета. Старик наступил на шар сапогом и с небольшим усилием раздавил. Из лопнувшей оболочки, вывалилась светло-оранжевая масса, состоящая из мелких крупинок, очень напоминающая мягкую, свежую халву по консистенции, внутри которой были белые радужные шарики.
– Надо же! – удивился старик, – Никогда не видел радужных белых! И много то как!
Жемчужин оказалось ровно девять. Старик бережно завернул их в платок и вложил во внутренний карман найденного рюкзака.
Рюкзак у парня, был побольше, да и потяжелее его собственного, но