На улице среди хозяйских построек жили Дворовой (Дворовый), Овинник и Банник. Самым «приличным» из них был Дворовой, который обычно не причинял хозяевам неприятностей, но мог выместить свое недовольство на домашних животных. Как и Домовой, он умел менять облик, принимая иногда довольно странный вид, например змеи с петушиной головой.
Василий Владимиров. Домовой. Открытка из серии почтовых открыток «Сказочные типы». Начало XX в.
Хозяйские запасы зерна и муки от пожаров и грызунов охранял Овинник, пользовавшийся особой любовью незамужних девиц. По поверьям, он умел предсказывать будущее, и на Васильев день красавицы на выданье отправлялись к овину, чтобы узнать свою судьбу. Считалось, что та, до кого Овинник дотронется мохнатой лапой, обязательно выйдет замуж за состоятельного жениха. Чтобы задобрить Овинника, ему приносили пироги, а кровью черного петуха обрызгивали углы овина.
Что касается Банника, то характер у него был еще тот! Мог и напугать, и заставить поскользнуться, и камень бросить, и ошпарить, и отравить человека угарным газом. Хозяева делали все возможное, чтобы задобрить его, и после третьего пара уходили из бани, оставив мыло и воду в банной шайке, чтобы дать ему помыться. Если же баня сгорала, то на ее месте старались ничего не строить, поскольку место считалось нехорошим.
Современный амулет Велеса, символически изображающий медвежью лапу
Иван Билибин. Банник. Иллюстрация из книги «Всеобщая мифология. Мифология славян». 1934 г.
Хоровод
Баня в старину считалась местом пограничным, где мир живых встречался с потусторонним миром: сюда женщины уходили рожать, банную утварь было запрещено вносить в дом, а в баню нельзя было приносить иконы. В бане нельзя было креститься и мыться в православные праздники. Таким образом, эта постройка, в отличие от дома, продолжала оставаться местом языческим, магическим, колдовским. Недаром Баба-яга первым делом отправляла пришедшего к ней добра молодца попариться в баньке.
Более зловредным, чем Банник, существом, с которым можно было столкнуться, не выходя из деревни, была Чума, которую западные славяне прозвали Моровой девой, – высокая изможденная женщина в белом саване с растрепанными волосами, умеющая превращаться в разных животных – кошку, лошадь, корову – или даже клубок пряжи. Брела она по стране и еще на подходе к деревне или городу начинала поражать людей своими стрелами, от которых не было спасения. Именно поэтому первыми заболевшими были чужаки. О ее появлении людей предупреждали петухи и собаки. Первые поднимали крик, но быстро теряли голос. Вторые выли и кидались на нее, разучившись лаять.
Еще хуже обстояло дело, если люди выходили за деревенскую околицу из-под защиты оберегов. Там их ждали новые напасти.
Поселения, как правило, возникали вблизи водоемов, где хозяйничал Водяной, представавший перед людьми то в образе человека со звериными лапами, то в виде старика с зелеными усами, увешанного тиной, с левой полы одежды которого текла вода. Характер у него был скверный: зимой хозяин вод спал у себя в подводном дворце, зато, проснувшись весной, устраивал паводки, заливая деревни и топя скот. Потом понемногу успокаивался и брался за обычные дела – пас рыб и следил за порядком. Конечно, было бы разумнее обходить его стороной, но без воды жизнь человеческая невозможна: надо и водички попить, и белье постирать, и семье помыться, да и путешествовали в основном по рекам и озерам. Приходилось искать с Водяным общий язык: приносить в жертву черных животных и лить на воду масло, иначе рассердится и устроит наводнение, а то и под воду утащит.
Дубы, особенно отмеченные молнией, считались «деревьями Перуна»
В подчинении у Водяного были прекрасные девы-русалки, которые тоже не отличались особой добротой к людям. Да и с чего им быть чуткими да заботливыми? Ведь в них превращались утопленницы, умершие дети и те, кто отправился купаться без креста. Роковые красавицы могли защекотать неосторожного путника до смерти или утащить за собой под воду. Особенно опасными становились они во время русальных недель (зеленых cвяток). В эти дни красавицы в белых одеждах выходили из воды, водили хороводы, качались на ветвях деревьев (помните, у А. С. Пушкина: «Русалка на ветвях сидит»?), бегали по полям или, сидя на берегу, расчесывали костяными гребнями свои длинные русые волосы.
Ближайшими русалкам по духу были мавки/навки, в которых превращались души умерших некрещенными или проклятых младенцев. С мавкой можно справиться, если ее перекрестить. Вид у них был не для слабонервных: спереди человек, а сзади – спины нет и видны все внутренности.
Сергей Соломко. Русалка. Акварель. До 1928 г.
Константин Маковский. Русалка. Частная коллекция, год создания неизвестен
Иван Билибин. Водяной. Иллюстрация из книги «Всеобщая мифология. Мифология славян». 1934 г.
Славянские русалки были полностью «человекообразны». Рыбьи хвосты они приобрели, когда их образ смешался с европейскими сиренами. (Э. де Морган, «Морские девы». 1886 г.)
В поле людей поджидала Полудница – воплощение полудня и возможного солнечного удара. Одетая во все белое, она оберегала хлебные поля, и горе тем, кто не боялся работать на них в самую жару: могла шею человеку свернуть, а улегшуюся поспать на солнцепеке девицу позвать плясать и загонять до полусмерти. Говорят, что она утаскивала оставленных без присмотра малышей, а детей постарше заводила в высокие хлеба, так что их потом искали всей деревней.
Но если Полудница, хоть и причиняя много беспокойства, все-таки не стремилась нанести большой вред людям, то про Лихо этого не скажешь. Наши предки представляли этот символ рока и злой судьбы в виде высокой худой одноглазой женщины, лежащей на ложе из человеческих костей. Встреча с ней была чревата потерей руки, а то и смертью неосторожного путника. Из-за своей подслеповатости она кидалась на людей, не разбирая, кто перед ней, садилась на шею и мучала несчастных до смерти. До наших